"Микола (Николай Федорович) Садкович. Мадам Любовь " - читать интересную книгу автора

оглушить окрестности грохотом взломанного льда, так же невидимо, тайно
готовился в эти дни знаменитый санный рейд партизан.
Тяжелые осенние бои не только не ослабили партизанские отряды, но, как
говорят военные, усилили их огневую мощь. Теперь редко в каком отряде не
было трофейных автоматов, пулеметов, а некоторые гордились артиллерией -
захваченными легкими пушками и минометами. Но не ржаветь же им до весны, не
ждать, пока очистятся от снега и просохнут дороги...
Там, где не мог пройти автомобиль, могла пройти лошадь, запряженная в
крестьянские сани.


VI

Варвара-Люба:

Когда я первый раз услыхала о санном рейде? На кладбище услыхала, от
горбатого мельника из нашего города. По каким делам он приезжал в Минск и
зачем зашел на больничное кладбище, бог его знает. Кажется, это был "день
поминания" или другой праздник, когда, по обычаю, собираются родственники у
могилы близкого им человека. У нас это вот как происходило: украсят могилку
еловыми ветками, помолятся. Потом расстелют на затвердевшем холмике белый
платок, разложат закуски. Выпьют по чарке и, разомлев от самогона и
"душевного поминания", умилятся не только своему горю, но и горю других...
Пойдут от могилки к могилке, как гости...
Читая надписи, ахнут, наткнувшись на знакомые имена: "Боже мой!.. И
этот тут... Совсем недавно, кажется..."
Заговорят о покойнике и незаметно для самих себя перейдут на житейские
темы. Доверчиво выскажут то, о чем в другом месте и слова сказать не
осмелились бы. Видно, близкое присутствие смерти как бы очищало людей от
мелкой подозрительности, делало их добрее и лучше.
Полиция и немецкий патруль сюда редко заглядывали, так что можно было и
пошептаться и повидать кого нужно.
Скорее всего, по этой причине пришел на кладбище и горбатый мельник.
Там мы и встретились.
Встречаться с теми, кто знал меня раньше, понятно, я остерегалась и на
кладбище ходила не ради этого.
Трудно объяснить, зачем я ходила на кладбище к своей могилке. То есть
не к своей, а к могиле Любы Семеновой. Она не была мне ни родственница, ни
подруга. Но с тех пор, как мне дали ее имя и я заступила на ее место, во мне
появилось странное чувство. Будто я в то же время не я, а она. И почему-то
казалось, она лучше, сильнее меня.
Это начало владеть мной ну просто физически. Сначала я еще пробовала
сопротивляться. Потом поддалась неведомой силе и как бы поверила, что меня
действительно нет. Так, которая ходит по земле, ест, пьет, за больными
ухаживает, не я, а она. И поступать мне следует так, как поступала бы Люба.
Я отвечаю не за себя - меня уже нет, а за нее. Каждый мой поступок, дурной
или хороший, теперь связан с именем Любы Семеновой... Вот умерла простая
советская девушка, может быть, еще ничего не свершив, но все, что теперь
сделаю я, отнесется к ней. Значит, на моей совести сохранить чистоту и честь
ее имени.