"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

де Лалье, комиссариат полиции), а еще ниже - улицами Рамей и Кюстин. Этот
копчик улицы Лаба упирается в улицу Башле с ее облезлыми домами, над
которыми на холмах Монмартра нависают восьмиэтажные здания, и кажется совсем
иной, отколовшейся от других улицей.
Оливье медленно читал, подняв голову, одну вывеску за другой:
"Предприятие Дардара", "Кровельное дело", "Прачечная", "Вина Ахилла
Хаузера". Он пробежал глазами и другие вывески, но так быстро, что они
слились в одно нескончаемое, почти бессмысленное слово:
яйцасегодняшниесвежиеизовернихлебвенскийплиссированныеворотники... Потом он
попробовал читать наоборот, с конца, а уж затем выделить каждый слог и
попытаться навести порядок в этом взбесившемся алфавите.
Ребенок, опершись на колени и раздвинув худые ноги, наклонился, чтоб
осмотреть русло канавы, где по утрам быстро сбегали сточные воды, чтоб
исчезнуть в люках канализационных труб. Меж торцами мостовой он нашел ценную
вещь: горбатый гвоздь, форма которого напоминала силуэт кораблика. Оливье
вытянул правую ногу и, отклонившись назад и влево, старался засунуть находку
в уже достаточно набитый карман штанов. Вдруг ему вспомнилась фраза,
услышанная у стойки кафе "Ориенталь": "Если ты часок погуляешь вдоль канавы,
внимательно глядя в воду, то почти всегда обнаружишь в ней парочку монет,
чтоб заплатить за графинчик красного винца!" Графинчик красного, красный
графин, графин. Слова эти мелькают в его голове, а потом улетучиваются. Он
совсем не умеет сосредоточенно думать.
Но вот Оливье встал, расправил штанишки. Он пошел вверх вдоль залитой
солнцем улицы, отворачиваясь от галантерейной лавочки - "Торговля
полуоптовая и в розницу" - с деревянными полированными ставнями, на которые
наложены легкие свинцовые пломбы. Ему сдавило грудь, вырвалось что-то
похожее на рыдание и перешло в икоту. Оливье ощутил, что вот-вот он
заплачет, но ему удалось сдержать слезы.
Он посмотрел на небо. Солнце даже сквозь рубашонку жгло ему плечи.
Мальчик опасался, что оно скоро спрячется. Оливье боялся темноты, которая
казалась ему страшней, чем те два шалопая с улицы Башле, отлупившие его
недавно. Ребенок и не пытался дать им отпор или хотя бы крикнуть, как будто
эти удары ничего для него не значили, словно он заслужил их. Тогда один из
нападавших рассвирепел и, уходя, завопил:
- Загнулась твоя мамаша. Так тебе и надо!
На улице драка была делом обычным, вполне принятым. Дуду и Лопес жили
на улице Башле, Оливье - на улице Лаба; стало быть, он расплачивался за
старое соперничество, но, услышав брань, оторопело поглядел на них:
"Загнулась твоя мамаша. Так тебе и надо..." Мальчик пытался понять,
представить себе эту кару справедливой, этот удар судьбы обоснованным, но
напрасно - мысли его смешались, и он заплакал.
Оливье угрюмо брел дальше, и вдруг в бельэтаже дома номер 73 с шумом
открылось окно квартиры, где жила пышнотелая мадам Хак. Она оперлась о
подоконник толстыми руками и, кивнув ему, крикнула:
- А ну, зайди-ка сюда.
Оливье с любопытством посмотрел на ее мощные руки и зашел в подъезд,
коричневые, облупленные стены которого напоминали истершуюся географическую
карту. Жилище консьержки мадам Хак пахло стираным бельем и лавандой.
Закрывая окно, женщина заметила: "Опять бродяжничал..." Ребенок не ответил.
Он уселся на соломенный стульчик и ласково поглаживал длинные висящие уши