"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

радиоприемник разносил рекламную песенку на мотив Турецкого марша: "Одним
мазком пасты Тюмблер заставлю я засверкать автомобиль!.." Позже, когда
Оливье вновь услышит музыку Моцарта, она будет сливаться в его сознании с
этой надоедливой рекламной скороговоркой.
Все казалось таким спокойным на улице, таким обыденным. Будто ничего не
произошло. Плоским, как поверхность моря, сомкнувшегося после
кораблекрушения. Ни единого следа бедствия. Вот разве что магазин с
закрытыми ставнями. И Оливье стоял, пригвожденный к месту какой-то страшной
бессмыслицей. Лучи солнца еще просачивались меж двумя белыми облаками.
Оливье глядел на крыши домов, они казались ему огромными, величественными.
Мальчик зажмуривал один глаз, потом другой - крыши начинали перемещаться в
небе. Это его забавляло. Улица была рядом, ему стало легче, будто долгое
удушье сменилось ровным дыханием.
- Ну иди домой, твои родные уже, конечно, вернулись, - сказала
напоследок Альбертина.
Она подтолкнула Оливье вперед, пытаясь сделать это по-дружески, что у
нее, однако, не получилось, так она устала. Затем поспешила к себе, чтобы
заняться салатом из одуванчиков.

Глава третья

Если улица знавала часы празднеств, то она обладала и своими актерами.
Например, этот лохматый, колоритный бывалый человек - Бугра. Он с презрением
относился к деньгам и к своим современникам, предпочитал трудиться поменьше,
ну, на худой конец соглашаясь на какую-либо временную работенку - был
"человеком-рекламой", стриг пуделей, шел грузчиком в бюро перевозки домашних
вещей, вставлял стекла, не брезговал и малярным делом. Короче, он всегда был
готов "подмогнуть".
Если считать, что всякий человек напоминает представителя какой-нибудь
собачьей породы, то Бугра был ближе всего к сенбернару и пиренейскому
грифону. Этакий крупный, плотный, толстощекий, с грубым лицом, которое
пряталось в густой чаще волос, сбегавших вниз от висков и падавших на лоб
какой-то невероятной гривой. Красный нос, лиловатые уши, блестящие живые
угольные глаза - они-то и освещали эту живописную мешанину черных, седых,
рыжеватых волос. Напяливая на себя как зимой, так и летом по нескольку
свитеров, да сверх того еще и вельветовую черную куртку плотника, в
широченных шароварах, стянутых у лодыжек, Бугра напоминал рабочего старых
времен, скандалиста и ворчуна, начинявшего свои не такие уж частые беседы
выражениями и словечками искушенного анархиста.
Бугра тоже бывал в галантерейной лавочке, но лишь для того, чтоб
попросить Виржини вдеть "проклятую нитку в эту шлюху-иголку". Он требовал
обычно, чтоб нитка была очень длинной - тогда он сможет ею много чего
пришить. Любопытно было смотреть, как он шьет, сидя у своего окна и
потихоньку ворча; это было комичное зрелище: даже его длинной руки не
хватало, чтоб вытянуть всю нитку, которая к тому же еще бесконечно путалась.
Жил Бугра в первом этаже над "Прачечной Сен-Луи", занимая одну комнату
этого тесного дома. Именно здесь он ради уюта собрал всю добычу от своего
невинного мародерства: мебель его состояла из садовых стульев, круглого
столика, взятого из кафе, коричневой скамейки, которую он притащил из метро,
с рекламой одного из магазинов в Шатле - "Братья Аллес", но наибольшей его