"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

была по краям красиво очерчена влажными опилками, выложенными фестонами.
Альбертина заявила, что "совсем уморилась", томно попросила у официанта
чего-нибудь этакого "для бодрости", и он принес ей рюмочку водки, именуемой
"аркебузом", а Оливье омочил губы сиропом "гренадин". Альбертина с
наслаждением отдыхала, отбросив на спинку стула чернобурку и скрестив руки
на толстом животе. Ее тяжелое, залитое потом лицо смахивало на помидор. Она
доброжелательным оком поглядывала на мужчин, выходивших из кафе, вытирая
губы, прищелкивая языком, словно все еще смакуя утреннюю порцию белого вина,
в то время как любители аперитива уже заходили сюда посидеть на террасе и
маленькими глотками выпить свой "пикон-гренадин" или черносмородинную
наливку.
- Нельзя жить, думая о смерти, - сказала Альбертина.
И неизвестно, в какой связи, вдруг добавила почти жизнерадостным тоном:
- Знаешь, пойдем-ка нарвем одуванчиков!
Они взобрались на один из холмов, образовавшихся из развалин фортов
70-го года; там бродили цыгане, дети, босяки, гонялись друг за дружкой
собаки, бойко вскидывая время от времени лапу. По пути гольфы у Оливье
спускались ниже и ниже, и ему пришлось нагнуться, чтоб подтянуть резинки. Он
снял было пиджачок, но вспомнил о траурной повязке и снова надел его.
Одуванчики, все в бутонах, еще не созрели как лакомство, но по крайней мере
за них не надо было платить. Да кроме того, собирание цветов чем-то
напоминало деревенскую забаву. Вооружившись карманным ножом, толстуха
нагнулась и, отдуваясь, срезала растения под самый корень. Кончилось тем,
что она упала и поползла вперед на четвереньках, словно какое-нибудь
диковинное животное, беспрерывно отбрасывая назад свою лисицу и в минуты
усталости утешая себя словами: "Ну, моя милая, увидишь, что это за
объеденье!"
Несколько минут она полежала на редкой траве, закрыв глаза, а после
короткого забытья подобрала лист старой газеты, чтобы завернуть свои
одуванчики. И снова они пустились в путь, обойдя кругом огромный пустырь,
где ютился нищий люд этой окраины, а потом прошли через Блошиный рынок с его
торгашами, тряпичниками, старьевщиками, лотошниками только для того, чтоб
купить два пакетика картофеля, зажаренного на скверном сале. Через улицу
Рюисо добрели наконец до улицы Лаба. Альбертина двигалась уже с трудом.
Время от времени она останавливалась, чтоб потереть себе ноги и перевести
дух. Оливье потерянно плелся за ней, запуская пальцы в жирный пакетик с
остывающей картошкой.
Обитатели улицы, принявшие участие в похоронах, уже давно вернулись.
Служащие похоронного бюро сняли щиток с буквой "Ш" (инициалом фамилии
умершей) и траурные портьеры с дверей галантерейного магазина. Сын булочника
Жако около отцовской лавки занимался камерой своего велосипеда. Оливье
остановился, посмотрел на эту красноватую колбаску, погружаемую по частям в
лоханку с водой, чтоб выявить по выступающим пузырькам место прокола. "Это
из-за гвоздика", - сказал Жако, показав Оливье на маленькую дырочку.
Опрокинутый велосипед, лохань, снятые шины, металлический шабер, тюбик
с резиновым клеем - все выглядело необычно. Тут же, нюхая тротуар,
прогуливалась старая собака. Прошел инкассатор в зеленой форме и
шляпе-треуголке; к его жилету была прикреплена на металлической цепочке
черная, сложенная гармошкой сумка для счетов. Издалека доносились
фортепьянные аккорды, заглушаемые порой треском мотоцикла. Чей-то