"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

свое время между заботами об измученной чахоткой жене и хилом ребенке и
бесконечно ремонтируемыми приемниками - на лампах или детекторными, -
заполонившими всю комнату своими антеннами, антифедингами собственного
изобретения, чтоб лучше слышать Лион-ля-Дуа или Бордо-Ла-файет. Дефекты его
речи вызывали насмешки, очень его раздражавшие и только усиливающие
заикание. Например, с ним затевали разговор - самым любезным тоном - и в то
время, как он отвечал, крутили у него на куртке пуговицу, как будто это был
регулятор звука в приемнике. Естественно, что Люсьен, загипнотизированный
этим вращением пуговицы, заикался еще больше.
Радиолюбитель обогнул своих соседей, сидевших на стульях, и подошел к
ребенку, желая его обнять, но Оливье, как дикая кошка, шерсти которой
неожиданно коснулись, отпрянул назад. Люсьен закашлялся, обдернул еще ниже
на себе свитер - вскоре он станет длинным, как платье, - поискал, что бы
такое покороче сказать мальчику, но нашел всего несколько слов: "Хороший
парень, хороший", - и постарался произнести их как можно лучше.
Прошло не менее часа, пока Оливье решился уйти. Порой кто-нибудь из
товарищей издали здоровался с ним, и он отвечал: "Привет!" Его задело лишь,
когда Капдевер, у которого была такая причуда, начал царапать свои инициалы
на ставнях галантерейной лавочки, но Альбертина велела ему убираться прочь.
Медленно смеркалось, люди и предметы теряли обычные очертания, контуры
становились менее четкими, все казалось туманным, как на старых фотографиях,
желтеющих на каминах. Вот-вот кто-нибудь встанет, зевнет, обронит: "Что ли
пойти соснуть?" или: "Пора и на боковую", - и все остальные, лениво волоча
за собой стулья, последуют его примеру. На улице останутся лишь несколько
молодых да парочки, шепчущиеся в темноте там и здесь.
Оливье не стал дожидаться этой минуты, чтоб уйти. Он шагал по плохо
освещенным улочкам, где кошки гонялись одна за другой и газовые фонари
бросали на тротуар желтые круглые блики. Шум затих, только иногда слышались
из-за ставен чьи-то сонные голоса, звяканье домашней утвари, бормотание
пьянчужки или доносилось издалека урчание мотора. Оливье услыхал, что
приближаются на двух велосипедах полицейские, и быстро спрятался в глубине
подворотни, а затем продолжил свое бесцельное странствование.
Он мог бы бродить так всю ночь, наслаждаясь покоем, рассматривая по
пути тощее деревце на фоне многоцветных афиш с тиграми из цирка Амар,
разыскивая на небо Большую Медведицу, но усталость уже давала о себе знать,
и он чувствовал голод. Мальчик вспомнил, что не обедал сегодня. У Жана и
Элоди его ждет нагоняй, опять назовут шалопаем. Оливье вздохнул и пошел
обратно на улицу Лаба. Окна кое-где еще светились, но он видел, как они
гаснут одно за другим. Эрнест, толстый хозяин кафе "Трансатлантик", Эрнест,
с усами, как у Меровингов, выставлял из своего заведения последнего
забулдыгу, чтоб закрыть ставни кафе железными засовами. Какая-то парочка
жарко обнималась у окна Альбертины, а она сама прижала ухо к деревянному
ставню и тайком прислушивалась к шепоту и поцелуям влюбленных.
Оливье позвонил, чтоб войти в подъезд дома номер 77, самого высокого и
современного на этой улице. Он остановился в темноте, не решаясь нажать на
кнопку, автоматически открывавшую двери. Его глаза освоились с полумраком, и
он различил большие цветы, разбросанные в керамическом орнаменте стены.
Мальчик продвигался очень медленно, вытянув вперед руки, словно играя в
жмурки. Ему пришлось назваться, так как иначе привратница не впустила бы
его. Оливье представил себе, как она лежит в кровати, следит за каждым