"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

богаты, только живут в таком дальнем отсюда квартале, что для Оливье это
будет вроде как ссылка.
А кроме того, над ним нависла жуткая тень приюта общественного
призрения. Это казалось куда страшней всего остального. Оливье пришлось
как-то провести один месяц в деревне Вальпюизо среди фермеров, бравших за
определенную плату летом парижских ребят на отдых. Там жил паренек его
возраста, запуганный и покорный, которого хозяева заставляли прислуживать
им, постоянно и оскорбительно намекая, что, мол, он из "общественного
призрения".
Оливье с тоской думал об этом, изо всех сил пытаясь отогнать мысль о
возможности такого исхода. Он сжимал кулаки, старался стать непреклонным,
убеждал себя в том, что его не могут принудить покинуть родную улицу. Порой
жалобно стонал или, полностью замкнувшись в себе, впадал в оцепенение.
Вдруг он услышал шум. Привратница отворяла дверь его тайного убежища,
чтоб извлечь мусорные баки и выставить их в коридоре для нужд жильцов.
Мальчик сдерживал дыхание. Как страус прячет голову под крыло, надеясь
остаться незамеченным, он закрыл глаза. Потемки укрыли его, а после того,
как женщина трижды возвращалась за баками, Оливье сообразил, что ничего не
случится. И тогда он начал думать об улице, до которой отсюда было рукой
подать, силился представить себе ее оживленной, многолюдной, и вдруг снова
перед его глазами возникла галантерейная лавка с закрытыми деревянными
ставнями, словно она являлась центром этот мира.

Глава вторая

В зависимости от времени дня люди, жившие в этом квартале, выглядели
по-разному. Ранним утром тут происходило великое перемещение рабочих и
служащих. Они спешили, совсем еще сонные, будто ночь не только не сняла с
них дневную усталость, а, наоборот, навалила новое бремя. По вечерам, когда
они возвращались домой, печать трудового дня проступала на их лицах.
Землистого цвета кожа у мужчин. На побледневших лицах женщин румяна и губная
помада выглядели кричаще. Люди ожили, только когда на предприятиях начали
практиковать "английскую неделю", которую лишь недавно ввели во Франции: уже
после полудня в субботу мужчины прогуливались, заложив руки в карманы с
беззаботным видом, а в воскресенье они, свежевыбритые, в просторных пиджаках
с большими лацканами, в широких брюках, в яркого цвета галстуках, распевали
песенки "Проплывает шаланда" или "Не стоит в жизни волноваться". На улице
собирались группками, толковали о спорте, чаще всего о велосипедных гонках,
о боксе и скачках, обсуждали фильмы, спорили о политике, о профсоюзных
делах. Но если кто ненароком задевал пустую консервную банку, то сразу же
начинался футбольный матч с "обводкой" и голами, когда громыхающая по
мостовой банка летела в воображаемые ворота. А то вдруг кто-нибудь стянет
чужую кепку, и начнется галдеж. Все эти люди казались слишком молодыми,
чтобы заботиться о соблюдении правил приличия.
Часто здесь говорили: "Наш старый Монмартр", - хотя Монмартр был
расположен выше - там, где выступали по субботам уличные певцы, ходили
сутенеры в стиле Карко, а по воскресеньям сидели у мольбертов уличные
живописцы, тоскуя по предвоенным сельским пейзажам, - там, а вовсе не на
этих маленьких улочках, ярусами громоздившихся на склоне холма. Хоть тут
было и немало стариков, но этот мир казался новым, потому новым, что он был