"Магда Сабо. Бал-маскарад" - читать интересную книгу автора

предсказать судьбу, как делали в старину цыгане, когда они были еще
бесправны, скитались по свету, как оторванные листья, и предсказывали
будущее легковерным: ведь надо же было им на что-то жить. "Я буду играть вот
такую цыганочку из прежних времен, и я скажу тете Еве, что вижу по ее
ладони, что..."
Она очнулась, почувствовав, как прохладные жесткие пальцы бабушки
коснулись ее лица, и вдруг ощутила себя прежней Кристи. Бабушка сняла с нее
черную маску и приложила к своему лицу. И сразу стала ужасно странной,
невероятно странной, необычной с этой маской на худом морщинистом лице.
Кристи смотрела не отрываясь. Серьезные карие глаза бабушки молодо светились
сквозь прорези маски. На нее глядела совсем другая бабушка, Кристи видны
сейчас только ее глаза. Бабушке нужно сказать что-то такое, из-за чего надо
закрыть лицо, из-за чего и она хочет выглядеть не такой, как всегда. И она
действительно сейчас другая. Эти карие глаза, которые глядят через маску,
принадлежат не вдове Шандора Юхаса, а той далекой, прежней Этелке Киш. Что
же хочет она сказать, эта неизвестная Этелка Киш, своей внучке?
Какая странная минута! Сердце у Кристи колотилось, она не смела
пошевельнуться. Они стояли друг против друга, старая грузная женщина в маске
и цыганочка. Потом бабушка повернулась, принесла пальто с капюшоном,
оправила цыганский костюм. Потом она сняла маску и протянула ее Кристи.
- Я все-таки скажу, - проговорила бабушка. - Мы не будем откладывать
свадьбу, Кристи. На той неделе мы с дядей Бенце поженимся. Сегодня утром,
когда ты была еще в школе, пришла телеграмма, что вечером он приезжает.
Только что бабушка была как заколдованная волшебница. И сейчас она тоже
была точно из сказки, но уже совсем другая - как будто ее зачаровали
когда-то и она разучилась плакать, а теперь, заплакав, снова стала сама
собой, снова обратилась в живого человека.

II Теперь мы узнаем, кто такой дядя Бенце

Зима стояла чудесная, словно в сказке: мороза не было; снежинки плясали
вокруг лица, садились на ресницы, снег не таял, он ласково припадал к
тротуару, а утром, собранный, громоздился сугробами, но не сверкал
пронзительным блеском летней реки, а лишь мягко светился. Ощущение тишины
было обманчиво, потому что троллейбусы ведь ходили, на улицах кипела обычная
жизнь, слышались звонки, дребезжание трамваев, у продовольственных магазинов
нет-нет да прокатят бочку, сбросят на землю ящики, - и все-таки шум
доносился приглушенно, словно сквозь вату.
Косички Кристи спрятались под капюшоном, не видно было из-под пальто и
ее короткой юбки, красные туфли она несла под мышкой, завернув в бумагу.
Тому, кто поглядел бы на нее - а дворничиха поглядела, они даже
поздоровались, - и в голову не пришло бы, что под этим пальто скрывается
маскарадный костюм. На улицу Кристи вышла с черного хода: к школе, стоявшей
на площади Орослан, можно было идти не только по улице Далнок, куда выходили
окна квартиры Кристи, но и по улице Гербе. Кристи сбежала вниз по черной
лестнице и, выйдя через полутемное парадное, оказалась на улице Гербе.
Это была коротенькая уличка; магазинов на ней не было, старенькие
домишки стыдливо ютились в тени больших жилых домов. В квартирах кое-где уже
зажгли лампы, но свет их не мог победить сгущающиеся сумерки. В глубине
тупика стояла крохотная часовня, дверь ее была распахнута настежь; оттуда