"Шань Са. Четыре жизни ивы" - читать интересную книгу автора

обосноваться в отдаленной провинции. Двенадцатилетний Чун Ян горько плакал,
расставаясь со своими драгоценными ивами.
В восемнадцать лет Чун Ян лишился родителей. Он жил в уединенной хижине
у подножия суровой горы, вечерами готовился к императорскому экзамену - это
была единственная надежда выбраться из нищеты, - а днем работал писцом в
соседней деревеньке и учил детишек, чтобы заработать немного денег.
Однажды, в конце весны, он возвращался домой по извилистой тропинке,
уходящей в бамбуковую рощу. Закатный свет рассыпался в воздухе золотистыми
бабочками. Пение птиц смешивалось с журчанием водопадов. Прелесть пейзажа
взволновала Чун Яна, он опечалился мыслями о мимолетности красоты и
быстротекущей жизни. Само собой сочинилось стихотворение:

Я поднимаюсь по безлюдной тропинке,
Последние лучи заходящего солнца тянутся к западу,
Унося с собой весь пурпур Мироздания.
Влюбленные птицы поют в тенистых кущах,
Их веселость ранит мое одинокое сердце.

Цокот копыт вывел Чун Яна из задумчивости. Он обернулся. Юноша в
зеленой рубашке спрыгнул с персидского скакуна и обратился к нему со словами
учтивого приветствия.
- Мое имя - Цин И, - сказал он. - Я из провинции Чжэцзян. В деревне,
что стоит внизу, мне рассказали, что у склона горы живет мой земляк. Я решил
непременно отыскать его и очень тревожился, что не сумею этого сделать. На
ум пришли строки из поэмы Цзя Дао[1] - "Он там, на горе, среди облаков,
никто не сумеет его найти" - и тут я увидел вас!
Чун Ян взволновался, услышав мягкий выговор провинции Чжэцзян, и
поспешил ответить:
- Я покинул родину в двенадцать лет и никогда туда не возвращался. Если
вы соблаговолите стать гостем в моем скромном жилище, я угощу вас свежим
чаем и выслушаю рассказ о родных краях.
Путешественник с радостью согласился, взял коня за уздечку и последовал
за Чун Яном. Они долго поднимались вверх по ручью и наконец добрались до
хижины. Чун Ян разжег огонь, вскипятил воду и подал гостю зеленый чай в
чашке тончайшего, почти прозрачного фарфора эпохи Цзиндэ[2] - она была в
числе немногих ценностей, спасенных после разорения семьи.
Себе Чун Ян взял глиняную пиалу и заговорил с юношей о красотах
провинции Чжэцзян. Он вспоминал шумные улицы, по которым, одурманенные
ароматом цветущего жасмина, бродили как сомнамбулы продавцы супа,
точильщики, брадобреи и стекольщики.
Взгляд Чун Яна блуждал в пустоте. Его семья когда-то владела множеством
карет, та, что принадлежала ему, была самой красивой и всегда катилась с
горделивой плавностью, словно везла восьмидесятилетнего старика. Весной, в
ночи полнолуния, все поднимались на борт большой ярко раскрашенной шхуны и
ужинали на воде Западного озера. Им подавали изысканные блюда и заморские
фрукты на нефритовых тарелках. На носу музыкант играл на флейте. Шхуна в
полной тишине плыла вдоль берега, где пламенели азалии, весло разбивало
отражение луны на черной глади вод, и оно серебристой змейкой ускользало в
глубину.
Чун Ян украдкой отер слезы и спросил гостя, знаком ли ему старинный дом