"Юрий Сергеевич Рытхэу. Айвангу " - читать интересную книгу автора

на кровати и заставляя жалобно стонать стальные пружины. Но Конников был
действительно доктором. Он провел три года в Ванкаремской тундре, лечил
оленеводов - старых и молодых, женщин, мужчин, детей, пока сам не свалился.
А теперь он лежал рядом с Айвангу, с тоской глядел в окно и пел песни,
ожидая лета, когда за ним придет пароход и увезет его в теплые края, где
ласковый воздух будет нежить его застуженные легкие.
Конников просыпался рано, почти одновременно с Айвангу. Он кашлял,
свистел горлом, потом негромко спрашивал:
- Не разбудил?
- Я сам проснулся, - отвечал Айвангу и поворачивался лицом к соседу.
В ожидании завтрака начинался долгий утренний разговор, состоявший из
воспоминаний. То, что рассказывал Айвангу Конникову, было более или менее
известно. Зато рассказы доктора о Русской земле для Айвангу были настоящим
откровением, и в голосе русского слышалась тоска по родине.
- Почему ты сюда поехал, если так любишь зеленый лес? - спросил его
Айвангу.
- Так сразу не ответишь, - задумчиво сказал Конников, - и даже самому
себе точно сказать не могу. Не знаю, как других, а меня всегда тянуло на
трудное: совладаю или нет?
- Наверное, у всех людей так, - выждав некоторое время, сказал
Айвангу. - Каждому хочется найти свою дорогу, проложить ее самому.
В восемь утра в палату приходила Гальгана - повар и в то же время
медсестра, толстая молодая женщина. Она ловко придвигала ногой табурет к
кровати и ставила на него тяжелый поднос с завтраком - обычно какой-нибудь
кашей на молоке, большой кружкой со слабым, но очень сладким чаем. А чукчи
пьют крепкий и сахар расходуют экономно.
Айвангу старался перекинуться с Гальганой несколькими чукотскими
словами - он истосковался по родной речи, а русский разговор с непривычки
утомлял его.
- Как погода? - спрашивал он Гальгану.
- Отличная, - по-русски отвечала она.
- Говори со мной по-настоящему, по-нашему, - просил ее Айвангу.
- Нехорошо будет, - уже по-чукотски отвечала она. - Твой сосед может
обидеться, ведь он не понимает нашего разговора.
- Понимаю, - на ломаном, но вполне разборчивом чукотском языке вступал
в беседу Конников.
Гальгана притворно ахала и стыдливо прикрывала лицо рукавом белого
халата. Такую наивную игру она проделывала каждое утро. Поправляя постели,
она невольно прикасалась к Айвангу своим упругим, как у сивуча, телом.
Айвангу отворачивался от нее и вспоминал прохладные, гладкие плечи Раулены,
ее горячее дыхание.
После завтрака Айвангу и Конников читали. День тянулся удивительно
медленно. Часов у них не было, и они то и дело спрашивали время у дежурной
медсестры. Клавдия Павловна ворчала:
- Ведь только пять минут прошло!
Потом им в палату поставили будильник. Большой зеленый будильник с
блестящей шляпкой - звонком. Первое время Айвангу подозревал, что он
испорченный, - так медленно двигались стрелки. Он сказал об этом Моховцеву.
Доктор вынул свои карманные часы, ногтем открыл крышку, поглядел на них,
потом на будильник и спокойным голосом произнес: