"Юрий Сергеевич Рытхэу. Сегодня в моде пиликены" - читать интересную книгу автора

- Да, - ответил Рочгын. - Что он будет без пользы лежать в ящике?
Глядишь, рублей двадцать за него дадут.
- Отец, не продавай! - взмолилась Эмуль. - Я лучше тебе наделаю
пиликенов!
- А на что тебе этот клык? - усмехнулся отец. - Ты уже не маленькая,
чтобы забавляться.
- Я тебя очень прошу, - притихшим голосом просила Эмуль. - Каждый
пиликен ты можешь продать за пятерку.
- Пиликены - это хорошо, - с довольным видом сказал Рочгын. - Они
теперь в моде. Хорошо, дочка, подожду продавать клык.
Эмуль положила клык обратно в дедов ящик и принялась за работу. За
несколько дней она выточила из дедовых заготовок десятка полтора пиликенов.
Рочгын был доволен и хвалил дочь:
- Твои пиликены самые лучшие! Так говорят знатоки. У них осмысленное
выражение.
По вечерам в домике Рочгына жужжала бормашина и белая пыль ложилась на
волосы склонившейся над куском моржового клыка Эмуль. На небольшом столике
рядком выстраивались один за другим божки и тускло отсвечивали
отполированными животами при ярком электрическом освещении. Через некоторое
время Эмуль обнаружила, что изготовление пиликенов доставляет ей
удовольствие. Ей нравилось брать холодный, мертвый клык и оживлять его
собственным теплом. И порой ранним утром, еще до того, как надо было идти в
столовую, Эмуль брала недоделанного пиликена, и он бывал еще нагрет
вчерашним теплом. В каждом из божков, с огромным, от уха до уха ртом, с
длинными, свисающими ушами, Эмуль старалась воплотить чей-нибудь облик.
Обычно это был портрет самого заказчика, но был он сделан так, что
только одна Эмуль могла узнать в веселом и самодовольном божке лицо реально
существующего человека.
Заказов становилось все больше, и Эмуль едва успевала и в столовую, и
точить вечерами уже порядочно надоевших божков.
Но отец был очень доволен и, сидя за рюмкой вина, глядя на
сосредоточенно склонившуюся голову дочери, говорил:
- Дедово умение перешло к тебе! Странная вещь: вроде я был ближе к
нему, а сделать из кости ничего не могу - не дано мне это мастерство!
Эмуль молча выслушивала его, выполняла свою вечернюю норму и ложилась в
постель. Электрический свет в селении выключали ровно четверть первого, и до
того, как лампочка начинала моргать в знак скорого угасания, девушка
успевала уже в который раз внимательно рассмотреть картины на моржовом
клыке.
Затаив дыхание она всматривалась в нежные голубоватые тона на белом,
чуть желтоватом полированном клыке, и перед ней возникал отчетливый,
понятный до последней травинки, до отдельной песчинки на морском берегу,
большой, прекрасный мир. Какое волшебство было в этих моржовых клыках? Какую
неведомую силу таили тонкие, наполненные красителем черточки, штрихи?
Начинала мигать лампочка, и Эмуль торопливо прятала под подушку бивень.
Она чувствовала его всю ночь и, просыпаясь, ощущала далекое тепло дедовских
рук, оставшееся в глубине моржовой кости.
Она начинала думать о себе самой, о том, что вот она живет просто так,
без мыслей о том, что должно быть в будущие годы. У всех ее подруг были
любимые или хотя бы те, по ком они вздыхали, каждая мечтала в будущем