"Алексей Рыбин. Фирма (Книга-Игра-Детектив)" - читать интересную книгу автора

прихватили Гурьева с полным карманом кокаина.
Гурьев оказался на полу с заведенными на затылок руками. Когда один из
бойцов, шаря по карманам европейской знаменитости, обнаружил там
полиэтиленовый пакет весьма солидных размеров с "белым порошком, похожим на
наркотическое вещество", он плотоядно рявкнул и потащил Гурьева в коридор,
отделяя от рядовых посетителей, как золотоискатель, просеивая песок и
камушки, отделяет долгожданный слиток от пустой породы.
В коридоре культового артиста для начала сунули лицом в неровно,
"художественно" оштукатуренную стену и, после того как Гурьев оставил на ней
свой кровавый автограф, повлекли к машине - из всей обысканной и обласканной
сапогами и дубинками омоновцев компании Гурьев оказался единственным,
заслуживающим серьезного внимания.
Размеры гонораров, которые Гурьев получал в Европе, позволяли ему
пользоваться если не всеми благами жизни, то хотя бы некоторыми из тех, что
были недоступны рядовым россиянам. В частности, звезда питерского авангарда
предпочитал алкоголю и другим стимуляторам сознания вошедший в моду кокаин.
И употреблял его с удовольствием, часто и много.
Для следователя, к которому попал Володя, пакетик с белым порошком,
выуженный прозорливым бойцом из кармана пианиста, не создавал альтернативы в
принятии решения. В свете усиления борьбы с наркотиками Гурьеву светил
вполне конкретный срок. Конечно, как всегда, были "возможны варианты".
Однако у знаменитого Гурьева не оказалось достаточных связей для
реализации того, что подразумевалось под этими самыми "вариантами". Вернее,
связей-то у него было в достатке, да все не с теми фигурами, которые могли
бы повлиять на российское правосудие. Известные художники, актеры,
режиссеры, какие-то странные личности, именовавшиеся в светских тусовках
"культовыми" фигурами, - все они, как выяснилось, не имели ни малейшего веса
ни для следователя, ни тем более для прокурора, даже рядовой мент,
какой-нибудь лейтенант в отделении милиции, послужившем точкой отсчета
гурьевской трагедии, спокойно посылал их, меняя адрес в зависимости от
собственного настроения и иногда доходя до сияющих вершин эзопова языка.
Нужны были чиновники, причем немалого ранга, то есть, представители той
социальной группы, к которой свободомыслящий Гурьев всегда относился с
демонстративным пренебрежением, если не сказать с презрением.
Именно тогда к Гольцману пришел Яша Куманский, вездесущий журналист,
тоже выплывший на перестроечных волнах из мелководья гонораров официальных
советских газет и прибившийся к сахарным айсбергам коммерческих изданий.
Борис Дмитриевич был как раз тем человеком, который мог "нажать на
кнопки" и повлиять на судьбу питерского гения, оказавшегося в неволе.
Гольцман своих связей не афишировал, но Куманский, однако, не считал бы себя
журналистом, если бы не знал, что Боря Гольцман частенько бывает в мэрии,
захаживает в Большой Дом, а на даче у него бывают в гостях фигуры самого
разного калибра, от авторитетных бандитов до крутых чиновников.
Они сидели в старом офисе Гольцмана - гораздо более роскошном, чем тот,
в который представительство "Норда" перебралось примерно через год, когда
Борис Дмитриевич пережил один из самых тяжелых периодов в своей жизни в
связи с серьезными неприятностями и финансовыми трудностями, вызванными
чересчур пристальным интересом налоговой полиции к его фирме.
- Боря, помоги ты Вовке, это же наш человек, - говорил Куманский,
пытаясь заглянуть в глаза Гольцмана, которые тот упорно отводил в сторону. -