"Святослав Юрьевич Рыбас. Русский крест " - читать интересную книгу автора

лодку помятый пулемет с облупившимся щитом. - В Константинополе у меня
компаньоны, я тоже могу...
Симон взял ее за руку и потащил к пристани. Но он опоздал.
Из толпы выскочила женщина в темно-синем пальто, кинулась перед Ниной
на колени, обхватив ее ноги, запричитала, прося взять ее на пароход - она
вдова корниловского офицера.
Нина не смогла вырваться и, приподняв ридикюль, оглядывалась на Симона.
Француз стал поднимать женщину. Она рыдала и цеплялась за Нину.
- Пожалейте, ради всего святого! - взывала вдова. - Я все отдала!
Проведите меня на корабль...
- И я все отдала, - холодно ответила Нина. - Этим сейчас никого не
удивишь. Я тоже вдова офицера. Они убили даже моего ребенка... Чем я могу
помочь? Идите к Деникину... Отпустите меня! - Она толкнула женщину и наконец
освободилась.
Симон схватил ее под локоть, потащил, наваливаясь плечом на толпу.
- Компаньоны в Константинополе! - с ненавистью бросила вдова. - Крыса!
Интендантская шлюха!
Симон больно сдавил Нине предплечье, - то ли в наказание, то ли в
предостережение, и она стерпела.
"Что ты за печенега? - со злостью подумала Нина о себе. - Все тебе
мало! Так и утопнуть недолго".
Упрекая себя, она быстро шла за Симоном и успевала оглядываться,
примечая в мешанине беженского табора, что могло бы ей пригодиться. Среди
повозок, женщин, детей, лошадей, коров и овец, среди хаоса, предшествующего
потопу, Нина чувствовала две вещи: свое спасение и страх перед будущим.
Все-таки она оказалась умнее деникинских чиновников из Управления
промышленности и торговли, когда продавала уголь в Турцию. Теперь у нее есть
маленький задел.
А если бы жертвовала своим интересом, то не получила бы и места на
пароходе, как та вдова корниловца.
Перед Ниной промелькнул образ Лавра Георгиевича Корнилова и всплыл ужас
Ледяного похода, в котором погибли лучшие; черноглазое, дышавшее
непреклонностью лицо Корнилова, склоняющегося над повозкой с лошади, где
Нина везет раненых и где умирает раненый в грудь мальчишка-юнкер Христян, на
мгновение заслонило весь новороссийский ад. И горе, пережитое Ниной за два
года с того марта по нынешний март, изумило эту женщину, ибо ей почудилось,
что все было не с ней, а с какой-то другой Ниной.
А если бы с ней, она бы не пережила...
Шел март тысяча девятьсот двадцатого года. Все было кончено, но
хотелось жить даже без России.
Нина увидела белое пятно пухлой обнаженной женской груди и напряженное
лицо молодой казачки, тычущей грудь в раззявленный в крике рот младенца.
Симон заслонил казачку. Нина обернулась, испытывая жалость и тоску по
гибнущей жизни.
Со стороны гор доносился орудийный гул, в городе трещали одиночные
выстрелы.
Вскоре Нина и Симон пробились к набережной, где было уже свободнее. Но
и здесь - те же повозки, кибитки, потерявшиеся, кого-то зовущие дети,
сидящие прямо в грязи покорные старухи. Это была масса, которая с
равнодушием воспринимала в марте восемнадцатого года отчаянную борьбу