"Святослав Юрьевич Рыбас. Уже нет прежней игры" - читать интересную книгу автора

совсем неизвестно было, спит ли он по ночам. По ночам его почти всегда
поднимал телефонный звонок, и главный механик скакал на своей Дуче на
рудник.
Аварии его бесили. В них не было никакого смысла и порядка, одна тупая
случайность. И, выезжая на-гора после тяжелой аварии, Анищенко с усмешкой
вспоминал легкое движение Зосимова по зеленому полю.
Стахановское движение только-только начиналось, и райком предложил
провести на рудниках и шахтах неделю ударного труда. Каждый день отмечался
перевыполнением плана. Где на четверть, где на половину, а где и вдвое. И
лишь на Рутченковском добыча слегка упала.
А дело было в том, что Анищенко имел свои соображения, и он проводил в
это время очередной ремонт и ревизию забойного оборудования. Управляющего он
убедил ежедневно спускаться под землю, а на звонки из треста отвечала
секретарша. Они выезжали на поверхность поздно, так что были неуловимы.
Но в конце ударной недели на рудниках упала производительность: горели
изношенные электродвигатели, выходили из строя компрессоры, лопались
коммуникации сжатого воздуха, и электровозы громоздились на рельсах. Тогда
же Рутченковский вырвался вперед и закончил соревнование совсем не
последним, как раз в середине. Однако работа тут не кончилась: надо было и
дальше качать уголек. А из всех лишь Рутченковский рапортовал о досрочном
завершении годового плана.
За тот провал полетели многие головы в тресте, а Анищенко стал там
главным механиком. Шел ему двадцать седьмой год. Он привык все делать
серьезно, радовался за себя, за свои электродвигатели, насосы, компрессоры,
работающие на совесть. Николай Антонович полюбил машины. И не щадил людей: в
них не было совершенства.
Ему стало трудно без Зосимова. Он понял судьбу бегущего за мячом
человека.
Анищенко глядел на Зосимова и видел совершенство. Он уже не завидовал
ему и стал сдержаннее. Шахты будто высушили его, и он, прежде
неразговорчивый, окончательно замкнулся.
Иногда он встречал на улице Веру вместе с Зосимовым и куда чаще, чем
прежде, оставался спокойным. Вера улыбалась бывшему студенту в
светло-коричневом шевиотовом костюме. Николай Антонович коротко кланялся и
чуть насмешливо скользил взглядом по лицу Вериного мужа. И что-то приятное
щекотало его: вот и поравнялись.
Одна из таких встреч навела его на мысль, что и самому пора подумать о
женитьбе. Он вспомнил дочь рутченковского фельдшера Лиду. Как-то, проезжая
на Дуче мимо неказистого фельдшерского домика, он видел ее. Лида крутила
скрипучий ворот колодца и, подавшись вперед, заглядывала в отверстый сруб.
Одна коса ее выскользнула из-за спины, а вторая, пухлая и длинная, медленно
сдвигалась по сиреневым цветочкам ситцевого платья. Анищенко остановил
лошадь и засмотрелся. Лида подхватила окованную бадейку, перелила воду в
ведро и пошла к дому, плавно ведя свободной рукой. Анищенко задумался и
отпустил поводья.
...Фельдшер был беден, а Лида была послушная дочь. Николай Антонович не
ошибся в выборе: из нее вышла хорошая хозяйка.
Жаль, что Вера так и не увидела их вдвоем: Зосимова пригласили в
Москву, и они уехали, и опустело зеленое поле. Теперь Анищенко мог лишь
читать в газете о своем сопернике, но тогда было время особое, и народ