"Святослав Юрьевич Рыбас. Узкий круг" - читать интересную книгу автора

жаль измученную мать, было стыдно решать, кто им дороже, а кем можно
пожертвовать... Но вопрос стоял именно так. Зина подавленно молчала, не
смела ничего предлагать. А решение было только одно, и супруги его знали.
Однако Хохлов не мог произнести его вслух. "Я скажу детям, чтобы они
побереглись?" - спросила Зина. Впрочем, она продолжала безбоязненно
ухаживать за больной свекровью еще несколько дней, но не выпускала ее из
комнаты, с наивной хитростью затеяв в других комнатах что-то похожее на
побелку. Однако, когда днем в доме никого не было, старуха выбралась во двор
и со слезами поведала полузнакомым соседям, что сноха держит ее взаперти и
тщательно моется после того, как выйдет от нее.
Вскоре Хохлов отвез мать в больницу, где ей вводили транквилизаторы и
где взгляд ее потух от тоски. Оттуда она вернулась к себе домой, в Грушовку.
"Нет, сыночек, - твердо сказала она ему. - Мне у тебя и поговорить не с кем,
а в Грушовке все мои подруги..." Мать успела посадить огород и умерла от
сердечного приступа. То, что потом Шурочка приносила зелень и редиску с
бабушкиного огорода, казалось Хохлову кощунственным. Со смертью матери он
понял, что в свой черед тоже пройдет по ее последней дороге, и из его души
умчался тот грушовский мальчик... мальчик, о котором сегодня напомнила
древняя грушовская старуха.
Хохлов поднял голову и посмотрел на навесные кухонные шкафы. Там среди
глиняных крылатых драконов, свистулек и баранцов возвышался большой кувшин,
похожий на амфору. Хохлов залез на табурет, взял кувшин, обтер ладонью. Это
был глиняный сосуд, покрытый пупырчатым слоем охристой глазури, сделанный в
начале прошлого века. Хохлов помнил его с детства - единственная вещь,
оставшаяся от прадедов.
На кухню вошла Зина, увидела мужа на табуретке и устало спросила:
- Хочешь вызвать джинна?
Он слез с табуретки, ожидая упрека. И еще, кроме кувшина, от матери
осталось воспоминание о надрывном труде - пусть грушовский дом и продали,
оно заключалось как будто даже в деньгах.
Зина уже переоделась в халат голубого цвета, под глазами блестел ночной
крем.
- Ты зря ей потакаешь, - сказала она. - Девочка еще ничему не знает
цены.
- Все будет хорошо. Ей хочется поиграть в независимость? Пусть
поиграет. За детей нам нечего волноваться.
- Я волнуюсь. Ведь мы не сможем повезти их ни в какое путешествие. -
Она улыбнулась, словно спросила: "Помнишь, как ты когда-то придумал
путешествовать?"
Он обнял ее и сказал шепотом:
- Давай поженимся?
- У меня муж и дети, - ответила Зина. - Я серьезная женщина. - Она
отстранилась.
- В сорок пять - ягодка опять, - шутливо продолжал Хохлов.
Они играли в любовное ухаживание. Знали, конечно, что это игра, не
больше. Но она уже давно помогала. С той поры, когда стали убегать от
семейной рутины.
- Ягодка, - вздохнула Зина. - Боюсь, мы воспитали их слишком
независимыми... И ей кажется все естественным! Почему ей не стыдно?
Тревога занимала жену прочнее, чем игра, и Хохлов ощутил ревность, а