"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

Мальцев спустился с полки, просунул руку в предбанник, зачерпнул квасу.
Облился холодной водой - ледяной не было. Пар боролся с водой, не принося
телу свежесть. Он слегка обеспокоился, но затем решил, что летом в парилке
нужной прохлады все равно не найти ни во Франции, ни в Сибири - и потому
нечего искать в Западе причину, очередную, отсутствия внутреннего
благозвучия.
Мальцев медленно осознавал, насколько он соскучился по парилке. С
детства пар занимал в его жизни и в жизни его друзей особое место. Там они
ощущали себя взрослыми, затем становились ими без хвастовства: "Удивительно,
я здесь могу говорить о бабах как о людях". Когда начали появляться опасные
мысли, каждый мог доверять их уху друга - не будучи на взводе - только
окруженный мокрым паром, этой белой стеной, скрывающей лица, мир, власть,
страх.
Здесь пар был сухим, но и бояться было как будто нечего. Безопасность
казалась глуповатой... какой толк говорить недозволенное, когда все
дозволено. Мальцев, тревожась за себя, постарался легкомысленно улыбнуться:
"Какая чушь!"
Он стал думать о Бриджит, скучать по ней, мягко, с легкой тоской.
Незаметно приплыли груди, бедра, руки, иногда лица женщин, оставшихся там.
Вместо позабытых имен к движениям плеч, шей прилеплялись прозвища: Добрая,
Ласковая, Продувная, Еще, Истерика, Корова. Вперемежку приходили слова,
запахи, брови тех, которых Мальцев не добился - не нравился, поленился, не
понял, не было денег на ресторан, на бутылку, на кино. Теперь он был рад
своим былым осечкам - в них гнездилась чистота честных неудач. Женщины,
ушедшие из прошлого, не пробудили в Мальцеве желаний, пар был сильнее.
Бриджит вытеснила образы из настоящего, встала - "бесстыдница" -
по-особенному приоткрывая губы, зовя внезапной слабостью шеи. Но желание в
Мальцеве пробралось только к рукам - создало пальцами по горячему воздуху
свой рисунок-отражение и вновь спряталось.
Одеваясь в предбаннике, он с ленцой размышлял о роли женщин в его
существовании. Нашел, что, в общем-то, он их в прошлом недооценивал. Подобно
многим ребятам из послевоенных поколений, Мальцев попал мальчишкой на
широченную сорокалетнюю женщину. Рука первой любовницы, казалось, закрывала
половину его спины. У нее, в отличие от большинства изголодавшихся по ласке
баб, был и муж, и довольство. Но раненый и тоскующий по своему истребителю
летчик - трудный для семейной жизни человек. На жене не полетишь, а если к
тому же часть черепа заменена металлической пластиной, под которой боль
перекатывается, кружит голову, ослабляет спину, то жена не только не мила,
но часто ненавистна своим цветением, доступностью. Жесткость и страстная
отчужденность - он их нагнетал, разнообразил - стали пищей для чувств мужа к
жене. Она же тосковала не так по мужчине, как по нежности, а полные обожания
глаза мальчишки-соседа делали ее счастливой. Истома длилась, пока она
ощущала на себе его взгляд, потом спокойная горечь вновь овладевала жизнью.
На работе она видела себя старой вещью, к которой льнут другие старые вещи.
А Мальцев слишком часто приходил просить соль, масло. Раз, не договорив,
набросился, сам ужаснулся, стал целовать руки. "Да, - часто думала она, -
стоило дожить до этих дней. Стоило".
Их связь длилась долго. Уже будучи мужчиной, Мальцев наведывался,
гладил, обнимал. Когда он исчез, женщина убедилась, что, оказывается, она
уже давно старая. И повторяла с улыбкой ушедшей зрелости: "...суета сует".