"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

они большие враги моего народа.
Бриджит толком не расслышала Святославова ответа, чмокнула его в щеку и
быстро уехала.
Проехав километров двести, она решила, что ничего уже не может
измениться.
Разве что избавиться ей от наваждения, изменив Святославу. Идея
показалась ей вначале неплохой, но представив придавливающее ее грудь чужое
тело, Бриджит почувствовала резкое желание вернуться к своему раненому
русскому. Но она нажала еще сильнее на педаль акселератора.

Глава девятая

ОТКРОВЕНИЕ

В последующие два дня Мальцев постигал, с каким превеликим трудом мысли
облекаются в словесную оболочку.
Размышления не создавали твердой ткани, такой, когда человек спокойно
разговаривает с самим собой. Нити натянуто тонко визжали и рвались, но без
безнадежной сухости, а оставляя со всех сторон тянувшиеся друг к другу руки.
"Сейчас пойму... себя".
Подобное состояние держалось до вечера. Мальцев читал заголовки всех
попадающихся на глаза книг - думалось машинально, что в Союзе он был бы от
них в восторге: "Только от этой кучи Агаты Кристи и Сименона я был бы
счастлив в Ярославле целый год, не меньше".
С темнотой приходила тоска, густая, и он, решив схитрить со своим
мозгом, уходил во двор разжигать костер. Глядел на пламя. От его желтизны и
искр ему становилось легче: костры везде одинаковы.
Мальцев в сердечной простоте решил, что Бриджит действительно нужно
было уехать - она заранее, конечно, знала об этом, но решила сыграть нужную
игру: увезти его в деревню, дать ему там радость и вылечить заодно. "Они
умеют лучше нашего врать для добра". Мальцев верил, что душа женщины глубже,
хрупче и нежнее внутреннего мира мужчины. Мальцев уже не помнил, почему и
откуда пришла эта вера, но его природа была ею пропитана, и она знала, когда
все началось. У характера человека имеется своя особая память; она спасает
мысль от невыгодных воспоминаний.
Тогда Мальцев был пареньком. Он шел по осенней улице какого-то поселка.
Она напоминала, эта улица, - впрочем, похожая на уйму других, -
изнурительную болезнь, пожалуй, медвежью. К ней, казалось, стекалась грязь
мира. Она уходила из тела улицы во все возможные дыры земли, но другой
мерзости прибывало взамен еще больше. Мальцев шел, поплевывая от
бесшабашности: достал по блату у одной девки из сельпо восемь банок тушенки
и три полушки уже официально не существующей "Московской" - и потому топал
себе в кирзухах весело и заманчиво по этому свету, каким бы он ни был.
Движок в те сутки работал исправно - то ли солярку подвезли, то ли механик
был трезвым в тот вечер. Света хватало на квартиры, телевизоры, часть
деревянного тротуара и кусок улицы. Веселый Мальцев утробно хохотнул, увидев
привычное: бабу, тащившую своего мужика. Широкое пальто делало ее большой.
Муж все соскальзывал с плеча. Баба останавливалась, пыталась вновь устроить
его у себя на спине, уйти в темноту и не провалиться в тракторный след.
"Молодец баба... дает!" Сползший платок лежал на воротнике пальто, а кепка