"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

облегчением стукнул - внутренний молчаливый крик стер стоящий перед глазами
контур содеянного. "Что делать, жизнь прожить - не поле перейти".
Оставив дома записку: "Жди меня, и я вернусь", - Мальцев направился к
дому Синева. Он не испытывал к нему злобы - потому и было ему неприятно
сделать то, что задумано.
Но Синева нужно было убрать, иначе спокойствие будет действительно
только сниться. Он это понимал, как понимал и действия Синева. Как раз это
понимание не давало возможности французскому болгарину избежать своей
судьбы.
Мальцев сел в кафе напротив дома Синева и приготовился к долгому
ожиданию. Синев мог уехать, заболеть, переменить квартиру, наконец. Мальцев
не успел пожалеть об отсутствии прописки в этой стране - из дома вышел
Синев; он весело наполнял руки плечами, талией, шеей сопровождающей его
женщины. Начинал приближаться длинный летний вечер. Глядя им вслед, Мальцев
думал без всякой иронии, даже как бы ободрял Синева: "Погуляй напоследок,
хорошо погуляй". Но что французский болгарин был так рад жизни, озаботило
его. Это наверняка означало, что Синев вернется не один. От мысли испугать
его спутницу Мальцев сразу и бесповоротно отказался. Уйдя в поиск решения,
он выронил тяжелую палку: стук, похожий на стук в дверь, повернул к себе
голову Мальцева. "Условный рефлекс. Конечно. Что делает человек в своем
парадном? Смотрит, нет ли писем". Мальцев перешел в другое кафе, по дороге
купил пачку конвертов. День начинал сильнее темнеть. Опрокидывая стопочки
водки и смакуя коньяк, Мальцев размышлял о том, как с годами становится,
должно быть, жестче к людям. Но что делать, если Синев совершил глупость -
напал не на него, а на безвинную Таню? Глупость ли? Может быть, Синев хотел
ему нанести психологический удар? Был случай в жизни Мальцева, когда
противник его обезоружил вот так, психологическим ударом.
Шел ему тогда семнадцатый год. Увлекся он в ту пору теорией правого
коммунизма и превозносил Бухарина до небес. С троцкистом и старым другом
Костей они спорили тогда до хрипоты, до кулаков. Уехав за длинным рублем на
целину, Мальцев продолжал с ним ссориться в письмах. Половину двухкомнатной
квартиры Кости занимала его сестра с мужем и тремя детьми. Муж сестры,
маленький серенький человечек, работал чернорабочим в пекарне, зарабатывал
гроши, пил только самогон и уже лет десять, как безуспешно умолял горсовет
дать ему квартиру. Костя не понимал, почему сестра вышла замуж за такое
ничтожество, а Мальцев понимал - чтобы властвовать.
Этот забитый человечек нашел письма Мальцева и тотчас отнес их в КГБ.
Через три недели после возвращения Мальцев получил повестку и пошел,
обмирая, а главное, ломая себе голову о причинах вызова. Офицер с
университетским ромбиком поговорил с Мальцевым о жизни, о политике,
расставляя кое-где довольно грубые ловушки, и, наконец, когда тот начинал
уже серьезно холодеть, положил на стол его письма:
- Послушайте, вы хоть и рабочий, но, я знаю, интеллигентный человек.
Как интеллигентный человек интеллигентному, скажу вам: я вас понимаю. Сам
прошел через это. Согласитесь, что теперь мало кто может поговорить о
Бухарине. Но... ай-яй-яй, писать вот такие письма. Как неосторожно. Я вам
советую, забудьте Бухарина, по крайней мере, не пишите о нем. Для вашего
блага вам так говорю. Сегодня вы спокойно покинете этот кабинет. Но мы будем
помнить о вас. Вы не хуже моего знаете, что Николай Иванович не
реабилитирован.