"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

И Зобин ответил честно:
- Да.
Ивану оставалось еще раз произнести эти две буквы, другого не было ему
дано. Губить себя ради Мальцева он бы еще мог, но погибать вместе было
бессмысленно. Если КГБ захочет - Мальцева все равно посадят. Все, что мог
сделать Иван, - это писать смягченную правду. Он так и делал. Добросовестно.
В сущности - Мальцев это понял - предательство Ивана вытекало из аксиомы:
власть все может.
Власть была для него судьбой, и Зобин не захотел ей противиться. Никому
не нужно, разве что совести, но ей можно приказать заткнуться. Дело
привычки. Не дохнуть с добром подмышкой, а продолжать искать лучшее
существование.
Со странным ему самому спокойствием смотрел Мальцев при встречах в
глаза Ивану. Они не избегали друг друга и продолжали быть друзьями.
Им, этим следователям, рожденным свободными, невозможно это понять. Так
думал, возвращаясь к своей гостинице, Мальцев.
Был ли он доволен своим поведением во французском КГБ? Да. Пожалуй, да.
Возможно, нужно было поступить иначе в этом опасном своей непонятностью
мире. Но поднялся в нем солдат: присяга есть присяга. Ничего не поделаешь.
Мальцев вздохнул - в конце концов то, что он давно не верит в Маркса, - уже
хорошо.
В номере гостиницы все было перевернуто вверх дном. Кто-то что-то
искал.
Мальцев тяжело сел, не держали ноги. Хуже всего было то, что он никак
не мог решить - понимает он или не понимает происходящее с ним и вокруг
него... все время кому-то что-то было нужно, кем-то и отчего-то было нечто
сделано. Теперь кто-то что-то искал.
Мальцев долго смотрел на следы обыска. Произвести обыск. Арестовать.
Допросить. Посадить. Эти понятия вызывали в Мальцеве старый привычный страх.
Он сам вызывал его в себе весь день, всю последнюю неделю. Он хотел его.
Старый страх защищал его от сумасшествия, давал отдых раскалившемуся до
предела хаосу в мыслях. Мальцев глядел на вещи, выброшенные из чемоданчика,
и ему все сильнее хотелось никогда не выходить из комнаты, в которой он
сидел.

Глава четвертая

СТРАННЫЕ РУССКИЕ

Пять суток просидел Мальцев в номере, наслаждаясь видом стен, запертой
дверью. Деньги у него еще были, но мысль о том, что они скоро истощатся,
была невыносимой, как сильный зуд. Он не проветривал комнату, читал Пруста,
говорил себе, усмехаясь, что это Запад проникает в него семимильными шагами,
но сделать ничего не мог. Не смог. Он пошел в Толстовский Фонд, временами
оглядываясь, нет ли за ним слежки. Грязнота улиц подчеркивалась их
пустынностью. Бумажки, колыхаемые ветерком, напомнили Мальцеву фильмы о
революции: замерзшие в ожидании жизни улицы, катающиеся по мостовой
растоптанные листовки, и вдруг стройный топот ног и далекие всепроникающие
звуки интернационала. Мальцев пробормотал:
- Ничего, мы придем, эти французишки всего дождутся. Мы им покажем