"Вячеслав Рыбаков. Человек напротив." - читать интересную книгу автора

вещи всегда и для всех были бы столь же наглядны, столь же неоспоримы и
однозначны, как здесь! Ведь по большей части люди живут словно вслепую,
наугад, на ощупь; им остается ишь уповать на то, что мечты их не обманут,
а иллюзии - не подведут, что миражи, их собственным зрением измышляемые
в зыбких потемках бытия взамен его невидимых реальных очертаний,
окажутся не слишком отличными от того, что при каждом новом шаге в
неизвестность грозит ударить по лбу. Или, наоборот, уже не уповать, уже
вовсе утратить божественную - ибо лишь Ему дано творить лучшие миры -
способность измышлять мечты и миражи. Но ведь только они и в состоянии
дать силы жить так, как, в сущности, единственно подобает жить человеку
- так, как в своих прекрасных миражах в какой-то момент увидел тебя и во
что бы то ни стало хочет видеть впредь тот, кто тебе ценен. Подчас
драгоценен.
И драгоценен-то, наверное, оттого, что именно он ухитрился
нарядить тебя в самый прекрасный, самый воздушный и самый
трудноисполнимый из миражей. А как со всякой драгоценностью, именно с
этим человеком больше всего хлопот, напряжений, страданий. Но тот, кто
решается разрушить свой идеальный образ, созданный другим, и предстать
перед ним якобы настоящим - то есть таким, каким он в данный момент
считает себя, или каким его считает кто-то из тех, с кем проще и легче, -
напоминает человека, который, боясь мороки обладания драгоценным алмазом,
выбрасывает его в болото; дескать, обойдусь чем поплоше. Нет. Плохая
аналогия, алчная... Напоминает человека, который боится смотреть на
сверкание неба после грозы, на разметнувшуюся среди улетающих туч плени-
тельную радугу - дескать, все равно мне таким никогда не стать; и вообще
радуга не настоящая, ведь она через пять минут пропадет. Вот грязь под
ногами, это - жизнь, это - правда; мне ее месить, мне идти по ней.
Равнение - на грязь! Грязному не страшно мараться. Особенно если и не
смотреть ни на что, кроме помоек.
А потом и небо начинаешь видеть как одну громадную и весьма
высокопоставленную помойку. Но дурацкую какую-то; если на нормальной
помойке всегда можно разжиться заплесневелой горбушкой хлеба, или почти
целым полиэтиленовым пакетом, или еще чем-то, столь же необходимым в
повседневной жизни, то с небесной помойки - никакого проку...
Однако, скорее всего, на вокзалах грустно оттого, что вокзал - это
начало пути. Куда, какого - неважно. Просто пути. Сколько бы он ни длился,
этот переезд, или пусть перелет, или пусть переход - все равно здесь ты
отстегнут, отрешен. Отлучен. Три часа ли, три дня или три месяца - в это
время ты уже не здесь и еще не там, все кончилось, а не началось ничего;
междуэтапье, междуцарствие, междужизнье. И надежда: а вдруг там что-
то получится лучше, чем получалось до сих пор? И страх: а вдруг там что-то
получится хуже? И как бы ни манила, как бы ни вдохновляла надежда - новая
иллюзия, которую про неведомое и чужое всегда измыслить легче, чем про
якобы уже ведомое - хотя, как правило, ничего ты толком не изведал, лишь
по поверхности чиркнул едва-едва; и как бы ни возбуждал страх, выбрасывая в
кровь невозможные в обыденности, почти посейдоновы валы адреналина, все
равно давит безысходное предчувствие того, что бывшее здесь - кончается.
Кончается навсегда. Путь - это момент, когда переворачивается страница.
Прежнего текста уже не видно, лишь память его держит, у кого лучше, у
кого хуже; а новый еще не открылся. И возврата нет, ибо даже если