"Борис Рябинин. Рассказы о потерянном друге" - читать интересную книгу автора

багрово-синим лицом и пустыми, мертвыми глазами.
Здесь же, в этом кабинете, Веру познакомили со всеми обстоятельствами
ранения Алексея, - теперь это незачем было скрывать от нее. Его нашли на
поле боя неузнаваемо обезображенным; мина изуродовала лейтенанта, мороз
довершил остальное. Документов у него не было, его опознали только по письму
к жене, спрятанному на груди во внутреннем кармане. Он писал, что уходит на
опасную операцию, надеется вернуться, но - на войне возможны всякие
случайности, - если не вернется, пусть товарищи перешлют жене это его
последнее письмо. Если бы не это письмо, числиться бы ему в без вести
пропавших.
Долгое время он находился между жизнью и смертью. Думали, что он
умрет - столько ран было на его теле, но наперекор всему он начал
поправляться, и вот он здесь.
Вере подали письмо. Она развернула эти листочки серой газетной бумаги,
густо исписанные карандашом, с бурыми пятнами по краям, долго смотрела в
них, словно не понимая. Да, его почерк, его слова - его ласковые слова,
которыми он называл ее. Сомнения нет, это Алексей, хотя его и невозможно
узнать.
Она не помнила, как добралась до дома, как открыла ключом дверь и вошла
в квартиру. Джери, по обыкновению, встретил ее у дверей. Она не ответила на
его ласку. Медленно, с окаменевшим лицом она прошла вперед, Медленно
разделась и бросила пальто на стул. Потом опустилась на кушетку и
разрыдалась. Силы оставили ее.
В воскресенье она перевезла Алексея к себе. Весь госпиталь - врачи,
санитарки, сестры - вышел провожать их. Все считали, что больному из
пятидесятой палаты только одна дорога - в инвалидный дом, и вот к нему
приехала жена - красивая молодая женщина, которой жить да радоваться. Что
она будет делать с калекой-мужем? Женщины потихоньку жалели ее; главный
врач, с уважением пожимая на прощание руку Батуриной, строго и участливо
взглянул ей в глаза.
Одна Вера была спокойна. То, что случилось, конечно, несчастье. Но это
не жертва с ее стороны - взять больного мужа к себе в дом. Это ее
обязанность. Как бы она смотрела людям в глаза, если бы поступила иначе?
Пока раненого вносили в дом, Джери рвался и рычал; потом, когда
санитары ушли и Вера отпустила его, он быстро обнюхал следы на полу,
бросился к кровати и принялся нюхать лежащего на ней человека. Шерсть на
загривке, поднявшаяся дыбом при появлении чужих людей, постепенно улеглась;
он нюхал настолько долго, что Вера, боясь, как бы он не ушиб больного,
несколько раз отгоняла его. Потом он лег перед кроватью и, положив голову на
передние лапы, затосковал.
Да, он тоже понимал горе, чувствовал, что дом постигла беда. Не
радовался возвращению хозяина, не стучал хвостом по мебели, разгуливая по
квартире с гордо поднятой головой и напружиненным телом, не ластился к
дорогим для него людям, - нет, он понимал, что случилось что-то страшное,
непоправимое, и тихо лежал на полу, подолгу останавливая взгляд то на
неподвижной фигуре в кровати, то на хозяйке, точно спрашивая о чем-то. В
этот день он отказался от пищи. Он отказался от пищи и в следующие дни. Он
часами неподвижно лежал перед кроватью и, казалось, ждал того момента, когда
лежащий на ней человек поднимется и пойдет. Иногда Джери принимался нюхать
больного, как бы спрашивая: "Почему ты не встаешь? Пора!" Эта неподвижность