"Арсений Иванович Рутько. Суд скорый... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

страха перед смертью?
По долгу своей деятельности председатель знал, что только в прошлом
году в России повешено и расстреляно за преступления против самодержавия и
существующего правопорядка около двух с половиной тысяч таких вот
Якутовых, - должны бы, кажется, устрашиться! Так нет, ничего не боятся.
Вспомнилась фраза из английского еженедельника о том, что в России
казнят теперь в тридцать раз больше, чем во всей Европе и Америке, вместе
взятых. И все равно не унимаются.
Внезапная, как взрыв, волна гнева и ненависти к криво улыбающемуся
Якутову неожиданно для самого председателя суда заставила его подняться и
крикнуть:
- Встать! Какое средневековье?! Молчать, пока не спрашивают!
Конвоиры заставили Якутова встать, и он, через силу усмехаясь
разбитыми губами, поднялся, - снова звякнули наручники. Во время борьбы с
конвоирами в минутной темноте наручники сильно сдавили кисти рук, и сейчас
было видно, как кисти наливаются кровью.
Председатель хорошо знал, что по закону кандалы и наручники могли
быть надеты только на тех, кто по суду лишен всех прав состояния. Но в
тюрьме так боялись Якутова, временами он казался таким исступленным, что,
в обход закону, тюремщики применили наручники.
И председатель, в глубине души презирая себя за это, делал вид, что
не замечает нарушения закона.
Иван Илларионович постоял молча, нервно и раздраженно потирая
припухшие в суставах подагрические пальцы, потом сел.
В это время под беленным известью потолком снова зажглись
электрические лампочки. Свечи стали ненужными. Язычки их пламени словно
растаяли в потоке льющегося с потолка и чуть дрожащего света.
Помощник начальника тюрьмы был обязан неотлучно находиться в здании
тюрьмы во время суда. Недавно произведенный в офицерский чин, усердный и
начищенный до блеска, скрипящий ремнями, он с угодливой поспешностью
бросился гасить свечи. Но председатель остановил его, показав сердитыми
глазами на люстру: а вдруг погаснет опять?
Иван Илларионович с мучительной отчетливостью вспомнил те секунды
омерзительного страха, которые он пережил во внезапно наступившей
темноте, - теперь страх казался смешным, детским. Ну что могли сделать ему
Якутов и еще два человека, истощенные годом тюрьмы и следствия? Смешно.
Дико!..
Нервы истрепались до предела, до невозможности! Как только кончится
полоса судебных дел, необходимо уехать месяца на три, может быть, в
Баден-Баден или куда-нибудь к морю, к той же Адриатике, чтобы хоть на
время отстраниться от ужаса этих лет...
И ехать надо одному, без семьи: никто из них не понимает тяжести
бремени, которое взвалено на него. Только, пожалуй, внучонка Ванюшку взял
бы с собой, хотя и тот с поистине детской жестокостью никогда не устает
задавать свои бесконечные "зачем" и "почему"...
Свечи не стали гасить, а только перенесли на подоконник. Поставленные
в ряд, они напоминали паникадило, - тень железных прутьев шестикратно
повторялась на прихваченных морозом стеклах окна. Взгляд
председательствующего недовольно скользнул по ним.
Иван Илларионович поудобнее уселся в кресле: все острее ощущалась