"Эрик Френк Рассел. Война с невидимым врагом (fb2)" - читать интересную книгу автора (Рассел Эрик Френк)

3

Брансон вышел с работы в пять, кивком попрощался с охранниками и направился домой. День был очень неудачным, самым неудачным из тех, что он мог вспомнить. Все получалось не так, как хотелось. Казалось, что весь день он оглядывался в страхе через плечо, отгоняя ужас перед будущим, и пытался сосредоточиться на работе.

Способность сосредоточиваться на своей работе — главная черта любого ученого. А как человек может решать научные задачи, если в его голове постоянно крутятся мысли об электрическом стуле? Теперь он страдал все двадцать четыре часа кряду от нервного напряжения только из-за того, что подслушал болтовню двух водителей грузовиков о районе Бельстона. Дерево, о котором они говорили, не обязательно было тем деревом, а кости были не обязательно костями его жертвы. Вполне возможно, что на свет появился совсем не его старый грех, а чей-то другой, и сейчас полным ходом идет травля не его, а кого-то совеем другого.

«Очень жаль, — думал он, — что у меня не хватило ума вмешаться в разговор водителей и выпытать у них кое-какие детали, чтобы быть полностью уверенным. А, может, это было, наоборот, очень мудрым решением?» Ведь он мог бы этим вызвать к себе подозрение. В таком положении, как его, лучше сохранять максимальную скромность. «А вам-то что до всего этого, мистер?» Как ответила на такой вопрос? Что тут можно сказать? Только что-нибудь глупое или совсем неподходящее. И это тоже может вызвать еще большие подозрении. «Да просто я там раньше жил поблизости». «Около Бельстона? А может быть, вы сами знаете что-нибудь?» Если эти двое будут опять там в буфете, что сделать лучше: не обратить на них внимания или, наоборот, подсесть к ним и навести их на разговор об этом и выяснить подробности? Он не мог этого решить. Если бы он умел пить спиртное в больших дозах, то можно было бы подсесть к парням и навести их на разговор за пивом, купить несколько бутылок и пить с ними вместе. Но он редко пил спиртное, да еще в таком обществе, и боялся, что у него не хватит способностей сделать все это естественно, не возбуждая подозрения. Все эти мысли вылетели из его головы, как только он повернул за угол и столкнулся лицом к лицу с полицейским. Его сердце так и подпрыгнуло. Он постарался пройти мимо с видом полной независимости и безразличия, он даже начал насвистывать какую-то песенку. Полицейский следил за ним глазами, поблескивающими под козырьком фуражки. Брансон старался идти как можно более независимо и спокойно, чувствовал или воображал, что чувствует, как глаза полицейского сверлят его затылок. Брансон шел и думал, не привлекает ли он внимание тем, что переигрывает свое безразличие, как ребенок выдает свой проступок, делая слишком невинный вид. Он шел вперед, натянутый как струна, и прекрасно понимал, что раздайся сейчас за его спи-пои повелительный окрик «Эй, ты!», он бросится бежать. Тогда он побежит, как сумасшедший, по тротуару, через улицу, не обращая внимания на движение, потом куда-нибудь в дальние аллеи, а за его спиной будут греметь чьи-то шаги, будут свистеть свистки и раздаваться крики. А он будет бежать, бежать, бежать, пока не упадет без сил. И тогда они его возьмут. Но окрика, который заставил бы его бежать, не последовало. Дойдя до следующего угла, он не смог удержаться, чдобы не взглянуть назад. Полицейский стоял все на том же месте и все так же смотрел ему вслед. Оказавшись за углом, Брансон остановился, досчитал до десяти и после этого выглянул за угол. Полицейский стоял все на том же месте, но теперь его внимание привлекало что-то на другой стороне улицы.

Он облегченно вздохнул (от миновавшей опасности его прошиб пот) и направился дальше, к станции. На станция купил вечерние газеты, спешно просмотрел их, ища там новости, которые его так волновали, но ничего не нашел. Правда, это еще ничего не значило. Полиция может дать материал в газеты только после того, как его арестуют, и не раньше. Обычно они не любят преждевременного шума, разве что имя преступника им уже известно и огласка в прессе только поможет в охоте, тогда — другое дело.

Поезд вез его к станция пересадки. Выйдя из вагона, он направился прямо в буфет. Водителей там не было. Единственный посетитель — здоровенный мужчина с невыразительным лицом, который сидел на стуле у стойки и рассматривал со скуки свое отражение в зеркале, висящем в углу буфета.

Брансон заказал черный кофе, сел за стойку, и когда кофе подали, его глаза встретились с глазами посетителя. Ему показалось, что незнакомец не просто взглянул на него, а рассматривал его с подозрительным интересом. Брансон отвел взгляд, подождал минуту, потом взглянул в зеркало снова. Детина все еще изучал его отражение в стекле, и взгляд его был полон надменности, как будто в его привычке было вот так уставиться на людей и этим открыто вызвать их на какие-то действия.

В буфет зашел железнодорожник, купил пару сандвичей и вышел. Детина продолжал сидеть, вопросительно уставившись в зеркало. Брансон старался изо всех сил безразлично пить кофе и не смотреть туда, но какая-то гипнотическая сила так и притягивала его взгляд к зеркалу. И всякий раз его взгляд встречался с другим взглядом.

«Мне надо избегать этого буфета, — решил он. — Слишком часто и слишком давно я захожу сюда. Надо постоянно менять привычки, иначе преследователи будут точно знать, где меня найти в любой момент. Все, что им потребуется, это пройти по созданному мной же маршруту и взять меня в одной из его точек. Надо изменить привычки, и тогда ищейки не будут знать, где меня искать».

Кто они?

Служители закона всех рангов, конечно. Не исключено, что и этот здоровенный детина. Вполне возможно, что это — переодетый полицейский, которому не хватает улик, чтобы его арестовать, и который следит за ним в надежде, что Брансон совершит какую-нибудь огромную ошибку и выдаст себя с годовой.

Ну нет, он сам себя выдавать не будет. Нет, по крайней мере, пока что он в здравом уме. Полиция нашла груду человеческих костей и пусть сама решает их загадку. Он им в этом не помощник. Свое дело пусть делают сами, потому что жизнь прекрасна, даже если у тебя в голове сидит дьявол и грызет тебя. А смерть ужасна.

Не доняв кофе, он слез со стула и направился к выходу. Детина повернулся, тоже встал со стула, все его внимание было устремлено на Брансона. Он как бы чуть-чуть ослабил веревочку, чтобы дать преследуемой жертве отбежать подальше, когда жертва дается слишком просто в руки.

Если идея заключалась в том, что Брансон сейчас бросится бежать как заяц, то она не сработала. И хотя в играх с законом Брансон был новичок, он все же был не дурак. Он был человек высокого интеллекта и пытался действовать разумно в незнакомой ему обстановке, хотя любой уголовник знает наизусть, как поступать в таких случаях. Но у него было большое желание научиться этому, и медленно он осваивал криминальные приемы. Та встреча с полицейским на улице научила его не действовать слишком быстро и открыто. Поспешность — это поражение.

«Правильная тактика, — решил ой, — это действовать совершенно нормально. Это тяжело, чертовски тяжело. Особенно для человека, у которого нет актерской подготовки. Но это надо сделать».

Таким образом, при выходе он постарался на взгляд детины ответить таким же взглядом. Он вышел на станцию и сел в самый последний вагон. Это давало ему преимущество: он мог наблюдать за всей платформой и видеть все происходящее, в то время, как окружающие думают, что он читает газету.

Он увидел, как детина из буфета прошел на перрон и сел в третий вагон, как раз в тот, где сейчас сидели Коннелли и Фамилоу.

Почему детина сел в тот вагон? Было ли это просто совпадением или же они уже знают его привычки? Если так, то детина должен что-то предпринять, когда обнаружит, что Брансона в вагоне нет. Но что он тогда сделает? Он наверняка попадет в затруднительное положение, когда обнаружит, что Брансона в поезде нет, и у него уже нет времени, чтобы обследовать поезд до отправления. Перед ним встанет выбор: или ехать в поезде и осмотреть его во время пути, или же остаться на станции и обыскать все вокруг там.

Поезд загудел, дернулся и стал набирать скорость, постукивая все быстрее и быстрее на стыках. Брансон не заметил, чтобы детина выходил из поезда. Очевидно, остался в вагоне. Если он останется в поезде и не выйдет на станции, где выходит обычно Брансон, то все в порядке. Все это просто докажет, что его перепуганный мозг куста боится.

Но если этот тип пойдет вдоль поезда, если попытается следить за Брансоном, если сойдет на той же станции, что и Брансон…

Возможно, он сейчас сидит и пытается втянуть в разговор Коннелли и Фамилоу, стараясь свести разговор на интересующую его тему и получить крохи информации, которые не имеют огромного значения для говорящих, но имеют огромное значение для слушающего, и все это делается с привычной профессиональной сноровкой. Может быть, именно в этот момент детина узнает, что сегодня первый раз за многие месяцы Брансон отказался от своих обычный попутчиков, что вчера он вел себя очень странно: был чем-то озабочен или просто болен и так далее.

Это ставит перед преследуемым дилемму выбора. Изменить ли свои обычные действия, если они уже известны противнику, или же продолжать жить как ни в чем не бывало. Изменишь привычки, и они не узнают, где тебя искать, но прекрасно будут знать, что ты виновен.

«Не виновен, да? А почему ты тогда бегал от нас и петлял как заяц?»

Или же: «Нам пришлось побегать за тобой! А от нас бегают только виновные. Как ты все это объяснишь»?» И с этого момента все и начнется. «Почему ты убил Элайн?»

«Ну, давай, рассказывай нам про Элайн… Элайн!» Это ударило его, как кирпичом. Элайн… А как, дальше?

Поезд подъехал к его станции и остановился. Он автоматически вышел, не вполне соображая, что делает. Он был так занят попыткой вспомнить имя своей жертвы, что совсем забыл проследить за детиной из буфета.

«Я должен точно знать имя женщины, которую убил. Я мог стать забывчивым, но не до такой же степени. Имя должно быть где-то у меня в памяти, просто я не могу его так быстро найти. Двадцать лет — большой срок. Я знаю, я очень старался стереть этот эпизод из своей памяти, как дурной сон, я пытался убедить себя, что этого никогда не было, что все это я просто придумал. И все равно это очень странно, что я не могу вспомнить ее полного имени».

Элайн?..

Детина из буфета попал в его поле зрения, когда поезд дал гудок и тронулся с места. Проблема с именем сразу же вылетела у Брансона из головы, он вышел со станции и направился по дороге к дому. У него похолодел затылок, когда услышал спокойные уверенные шаги позади себя, всего лишь в нескольких метрах за ним.

Вопросы один за другим нанизывались на нитку. Он завернул за угол, шаги последовали за ним. Он перешел улицу, шаги — за ним. Он вышел к своему кварталу, человек следовал за ним.

Теперь перед ним стоял новый вопрос: знает ли преследователь его адрес или же он хочет выяснить это? В первом случае Брансон может спокойно идти домой. Во втором варианте пойти домой означало снабдить их информацией, которую они хотят получить.

Наконец он пришел к решению и твердо прошел мимо собственного дома, молясь в душе, чтобы дети его не увидели и не выбежали с криком ему вдогонку, раскрывая незнакомцу то, что он старался скрыть. Ни на одно мгновение в его голове не возник вопрос, почему его преследователь делает свою работу так небрежно. Если бы он догадался задуматься об этом, то сразу же понял бы, что цель такой наглой слежки — заставить его паниковать и в панике выдать себя.

Ни одна знакомая фигура не попалась на пути и не поставила под угрозу его обходной маневр, пока он не заметил вдали малыша Джимми Лендстрома. Но он очень удачно избежал встречи, свернув на боковую улицу. Тяжелые шаги продолжали его преследовать.

На другом конце своей улицы он заметил полицейского, прислонившегося к столбу. Брансону показалось, что он нашел удачный выход из ситуации.

Ускорив шаг, он подошел к полицейскому и сказал:

— Здоровенный детина преследует меня вот уже полчаса. Мне это не нравится. Я боюсь, что он хочет обокрасть меня.

— Что за парень? — спросил полицейский, уставившись вдоль улицы.

Брансон обернулся — пария нигде не было видно.

— Я слышал, как он повернул за мной еще у того угла. Полицейский со свистом втянул воздух сквозь сжатые губы и сказал:

— Пойдемте посмотрим.

Они вместе подошли к углу. Парня нигде не было видно.

— Вы уверены, что вам не показалось?

— Вполне, — ответил Брансон.

— Значит, он свернул в одну из боковых аллей или зашел в какой-нибудь дом.

— Возможно. Но я знаю почти всех здесь в округе. Его я вижу впервые.

— Это ничего не значит, — отрезал полицейский, — люди приезжают и уезжают. Если бы я дергался всякий раз, как увижу новое лицо, то я бы поседел десять лет назад, — он внимательно осмотрел Брансона. — У вас что, с собой большая сумма денег?

— Да нет.

— Где вы живете?

— Вон там, — указал Брансон.

— Хорошо, мистер, идите домой и не думайте об этом. Я понаблюдаю за вами. И я еще побуду здесь какое-то время, так что успокойтесь.

— Спасибо, — ответил Брансон. — Извините, что побеспокоил.

Он направился к дому, стараясь сообразить, правильно ли поступил. Этот детина вполне может и сейчас наблюдать за ним, просто присутствие полицейского заставило его быть более осторожным. Конечно, преследователь мог быть и вполне невинным новоселом в этом районе. А если нет…

Впервые он начал задумываться, сколько так протянет и к какому концу это может привести.

Дороги встретила его с видом заботливой жены:

— Рич, у тебя такое разгоряченное лицо. А сегодня на улице очень холодно.

Он поцеловал ее:

— Я очень спешил. Не знаю даже, почему. Просто хотелось быстрее домой.

— Спешил? — она с удивлением нахмурилась и посмотрела на часы. — Но ты ведь минут на семь позже обычного. Что, опаздывал поезд?

Он постарался продумать подтверждение прежде, чем оно сорвалось с его губ. Так просто сказать ложь и так же просто она будет открыта. Сложности накапливались. Теперь он должен был решать, как себя вести с собственной женой. Даже в такой мелочи он не мог врать и не хотел делать этого, по крайней мере, пока.

— Нет, дорогая, — ответил он. — Я просто поболтал немного с полицейским.

— Но это не заставило же тебя бежать, как сумасшедшего. Обед всегда может подождать несколько минут, ты же знаешь, — она положила свою изящную руку ему на щеку. — Рич, ты мне говоришь правду?

— Правду о чем?

— О себе.

— Зачем ты задаешь такие странные вопросы? — поинтересовался он.

— Ты весь горишь, я тебе это уже сказала. И ты какой-то необычный. Я все время это чувствую. Я прожила с тобой довольно долго, достаточно, чтобы видеть, когда с тобой что-то не в порядке.

— Хватит придираться ко мне, — огрызнулся он, но тут же пожалел об этом и добавил: — Извини, дорогая. У меня сегодня был очень тяжелый день. Я сейчас умоюсь и несколько освежусь.

Он пошел в ванную, в голове у него крутилась мысль, что все это с ним уже было. Нервозное возвращение домой, раздражающие вопросы Дороти, резкости с его стороны, бегство в ванную. Это не может продолжаться долго.

Раздевшись по пояс, он осмотрел свой локоть. На локте был еще синяк и подсохшая царапина, но рана больше не саднила. Шишка на голове тоже уменьшилась. В конце концов, это падение было не очень-то серьезным.

Скоро он присоединился к своей семье за обеденным столом. Они сидели за столом и ели в непривычной тишине. Даже щенок вея себя тихо. Над домом как будто нависла какая-то темная туча, которую все чувствовали, но никто не видел. Через некоторое время напряжение стало невыносимым. Они нарушали тишину короткими вопросами и такими же короткими ответами, но разговор был вымученным и фальшивым, и все понимали это.

В эту ночь, в кровати, Дороти не могла угомониться около часа, она ворочалась с боку на бок и наконец прошептала:

— Рич, ты спишь?

— Нет, — ответил он, понимая, что не сможет ее провести, притворившись спящим.

— Может, тебе взять неделю отпуска?

— Мне еще далеко до отпуска.

— Разве ты не можешь попросить недельку авансом?

— Зачем?

— Тебе надо отдохнуть, это пойдет тебе на пользу.

— Слушай… — начал он, но тут же постарался прогнать раздражение, так как ему в голову принта идея. — Я посмотрю, как буду чувствовать себя утром. А сейчас давай спать, ладно? Уже поздно.

Она дотронулась до него и нежно поглядала. За завтраком она вернулась к этой мысли.

— Возьми себе отпуск, Рич, — сказала Дороти. — Другие же делают это довольно часто. Когда чувствуют себя хоть немного уставшими. Почему ты не можешь? Ты же не железный.

— Но я и не уставший тоже.

— И не надо этого дожидаться. Небольшой отпуск сделает тебя совсем другим, вот увидишь.

— Почему другим? Каким другим?

— Ты будешь ко всему спокойней относиться и не будешь таким издерганным, — убеждала она. — Я знаю, что твоя работа для тебя все, но здоровье прежде всего.

— Никто еще не умирал от работы.

— То же самое говорил Джефф Андерсен своей жене, помнишь?

Он кивнул и возразил:

— Джеффа хватил удар не обязательно от работы. У многих людей случаются удары.

— Возможно и так, — согласилась она, но добавила: — А может, и нет.

— Посмотри на меня, — сказал Брансон резко. — Ты уговариваешь меня не нервничать, а сама занята с самого утра тем, что раздражаешь меня.

— Рич, но мы же супруги. Мы должны заботиться друг о друге. Если не мы, то кто же еще?

— Хорошо, — сказал он.

Он встал из-за стола, нашел свою шляпу и портфель. Поцеловав ее на крыльце, он сказал:

— Я обдумаю все это в поезде. С этим он и уехал.

Так продолжалось четыре дня. В первый вечер верзила опять преследовал его до дома. В остальные три дня он изменил маршрут и отвязался от непрошеного попутчика. Но так как каждый обходной маршрут был длиннее обычного, то он приходил домой все позже и позже. А это опять означало объяснение с Дороти и все большее волнение с ее стороны. Он видел, как ее беспокойство все растет, и что она делает все, чтобы скрыть это.

На работе было еще труднее. Несмотря на то, что он изо всех сия старался казаться вполне нормальным и обычным, люди, которые его хорошо знали, были удивлены резкой переменой в его поведении. Они с подозрением смотрели на него, когда он делал неожиданные промахи, когда он не сразу соображал, о чем идет речь. Многие начали обращаться с ним, как обращаются с больным или с человеком, который вот-вот заболеет.

Но четвертый день был самым худшим. Высокий человек с цепким взглядом появился в отделе и все время околачивался недалеко от Брансона. Возросшая подозрительность Брансона подсказывала ему, что тот собирается следить за ним, и вскоре он заметил, что человек делает это почти в открытую. Но так как никто не может попасть в институт без разрешения властей, видимо, соглядатай имел разрешение.

Боже правый, но не могли же ищейки так быстро напасть на его след после двадцати долгих, долгих лет? Неужели они уже выяснили, что он и есть преступник, и сейчас держат его под постоянным наблюдением, чтобы просто собрать достаточно улик для суда? Все это так застряло в голове Брансона, что он решился поднять вопрос в разговоре с Портером во время обеда.

— Что это за парень, который болтается и ничего не делает?

— Какой-нибудь детектив, я думаю.

— Да? И что или кого он здесь изучает?

— А черт его знает, — ответил безразлично Портер. — Я как-то видел его раньше. Года полтора назад.

— Его не было у нас в отделе. Я никогда его раньше не видел.

— Он таскался по красной зоне, — объяснил Портер, — поэтому ты и не заметил его. Он появился вскоре после того, как пропал Хендерсон. Все думали, что он будет работать на месте Хендерсона, но ошиблись. Он просто болтался вокруг, ничего не говоря, ничего не делая, а потом убрался восвояси. Может, он просто следит, чтобы никто не валял дурака на работе. Может быть, там, в Вашингтоне, думают, что мы все тут превратимся в бездельников, если они не будут следить за нами время от времени.

— Какой-то детектив, — задумчиво повторял Брансон. — Болтается без дела, курит сигарету за сигаретой и ничего не говорит. Даже никаких вопросов.

— А тебе еще вопросы нужны?

— Нет.

— Тогда чего ты дергаешься?

— Меня просто раздражает, что какой-то тин дышит мне в спину.

— Меня это не трогает, — сказал Портер. — У меня совесть чиста.

Брансон уставился на Портера, сжав губы, и на этом разговор и закончился.

Он знал, что еще один такой день, и ему не выдержать; замечание Портера засело у него в голове, острые глаза Рирдона преследовали его повсюду, домой ему надо идти, избегая встречи с тем верзилой, и дома ему надо объясняться с Дороти. Отчаянное решение созрело в его голове: пора взять отпуск.

Когда кончилась работа, он отправился прямо в отдел персонала, нашел там Макхена и сказал:

— Очень сожалею, что явился без предупреждения, но мне надо бы взять недельку отпуска без содержания, прямо с завтрашнего дня.

— А почему без содержания?

— Не хочется потом гулять неполный отпуск. На лице Макхена появилось сочувствие:

— Неприятности дома? Дети болеют?

— Нет, там все в порядке, — он судорожно искал подходящую причину, казалось, что теперь он всю оставшуюся жизнь проведет в поисках подходящих причин и объяснений. — Просто неприятности у родственников. Я съезжу навестить их, улажу все дела и сразу же обратно.

— Это не предусмотрено режимом, — сказал Макхен, покусывая губы.

— Я знаю, но я бы не стал просить, если бы не было необходимости.

— Конечно, конечно.

Он немного подумал, потом взял телефон, коротко переговорил с Кейном и сказал Брансону:

— Кейн не возражает, значит Лейдлер тоже возражать не будет. В таком случае все в порядке. Значит, вы будете через неделю?

— Да.

— Хорошо. Я отмечу это в вашей карточке.

— Большое спасибо. Я очень вам благодарен. Выходя из отдела, в дверях он столкнулся с Рирдоном.

Боковым зрением, через окно, он увидел, что Рирдон беседует с Макхеном. По непонятным причинам он прибавил шаг.

Случайный знакомый, которого он встретил по дороге, подвез его на машине почти до дома. Это позволило ему не беспокоиться о верзиле и прибыть домой вовремя. Возможно, удача опять вернулась к нему. Он сможет лучше обдумать все происходящее, если события не будут меняться в худшую сторону.

Семья с восторгом приняла новость о его кратковременном отдыхе. Это показало ему, насколько все были удручены и обеспокоены его мрачным настроением. Дети визжали от восторга вокруг него, а щенок даже намочил на коврик. Дороти улыбнулась, потом взглянула на часы и кинулась было на кухню.

— Я ненадолго уеду, дорогая.

Она замерла, продолжая держать в руке сковородку.

— Ты хочешь сказать, что поедешь отдохнуть, как я тебе советовала?

— Совсем нет! Я бы не стал проводить отпуск один, без тебя и детей. Это не совсем отпуск. Но это еще и лучше.

— Что же тогда?

— Я еду в командировку, всего на неделю. Это будет и переменой обстановки, и небольшим отдыхом.

— Я рада. Это как раз то, что тебе надо, — она поставила сковородку и накрыла ее крышкой. — И куда же они тебя посылают?

«Куда?» До этого момента он об этом и не думал, даже для того, чтобы иметь готовый ответ. Все, что ему хотелось, это побыстрей уехать из города, от соглядатаев, детективов, института, просто найти укромное место, все обдумать и прийти к какому-нибудь спасительному решению.

«Куда?» Жена ждала ответа.

— Бельстон, — ответил он в мрачном отчаянии.

Он не мог сказать, почему назвал это местечко. Это название, которое он ненавидел, вырвалось изо рта против его воли.

— Где это?

— Небольшое местечко на Среднем Западе.

— А… почему?

Он поспешно старался предупредить следующие вопросы:

— Я буду там четыре дня. На самолете не полечу, поеду поездом, буду качаться в кресле и любоваться пейзажем. В этом безделье и отдохну, — он выдавил из себя улыбку в полной належне, что она выглядит натурально. — Поездка, конечно, скучная, если едешь один, хорошо бы, конечно, вместе с тобой.

— Придумал! И оставить детей, предоставив их самим себе? Или хочешь сказать, что надо ваять их на неделю из школы? Не будь глупым! — Она снова погрузилась в работу на кухне, но ее настроение заметно улучшилось. — Это прекрасно, что ты едешь, Рич. Хорошо питайся, хорошенько выспись и ни о чем не думай. И тогда ты вернешься вполне отдохнувшим и посвежевшим.

— Слушаюсь, доктор, — сказал он, изображая видимое послушание.

Но вернуться к чему? Он может вернуться только в опасную зону. Зачем тогда уезжать?

Таким образом, ему надо за эту неделю найти место, где он начнет новую, анонимную жизнь, где за ним не будут постоянно наблюдать зоркие глаза, где за каждым его шагом не будут слышны эти тяжелые шаги. Но это не все, ему надо будет еще найти способ внезапно и без следов переселить Дороти и детей из одного дома в другой. А это значило, что ему придется рассказать Дороти очень много, и неизвестно, как она все воспримет.

Но альтернативы не было. В противном случае придется покинуть семью, оставив ее на съедение детективам.

Хотя это очень рискованно: связывать себя семьей в таких обстоятельствах, он никогда не бросит их, если его, конечно, не вынудят чрезвычайные обстоятельства.

Смертный приговор может стать таким обстоятельством.