"Бертран Рассел. Во что я верю" - читать интересную книгу автора

могут уменьшить масштабы бедствия, в то время как паникер увеличивает
опасность. С 1914 года Европа стала напоминать охваченную паникой публику
в горящем театре. А нужны спокойные, авторитетные указания, каким образом
спастись, не растерзав при этом друг друга в клочья.
Викторианское время, несмотря на все свои нелепости, было периодом
быстрого прогресса, потому что люди жили надеждой, а не страхом. Если мы
снова хотим стать на путь общественного прогресса, нам нужно жить надеждой.
Все, что повышает общую безопасность, способствует и уменьшению
жестокости. Это относится к предотвращению войн, через посредничество Лиги
Наций или другими способами; это относится к борьбе с нищетой, к улучшению
здоровья благодаря прогрессу медицины, гигиены и санитарии и ко всем
другим методам уменьшения страхов, затаенных в глубинах человеческого
сознания и являющихся в ночных кошмарах. Но нельзя обеспечить безопасность
одной части человечества за счет другой: безопасность французов - за счет
безопасности немцев, капиталистов - за счет наемных рабочих, белых - за
счет желтых и т. д. Это только усилит террор со стороны господствующего
класса, который стремится не допустить, чтобы праведный гнев привел
угнетенных к восстанию. Безопасности можно достигнуть лишь с помощью
справедливости, под которой я разумею признание равных прав за всеми
человеческими существами.
Помимо социальных изменений, призванных обеспечить безопасность, есть и
другие, более прямые, средства уменьшения страха, а именно система,
служащая воспитанию смелости. Смелость необходима в драке, поэтому люди
давно разработали средства ее увеличения с помощью воспитания и диеты: к
примеру, полезным считалось поедать человеческую плоть. Но военная
доблесть оставалась привилегией господствующих каст: у спартанцев ее
должно было быть больше, чем у илотов, у британских офицеров - больше, чем
у рядовых индийцев, у мужчин - больше, чем у женщин, и т.д. На протяжении
веков она считалась исключительным правом аристократии. Любое проявление
смелости у представителей господствующей касты использовалось для
увеличения бремени угнетенных, а следовательно, и для увеличения страха
угнетателей. Причины жестокости поэтому сохранялись. Чтобы сделать людей
более гуманными, смелость должна быть демократизирована.
В немалой степени это уже достигнуто, как показали последние события.
Суфражистки [10] продемонстрировали, что они столь же смелы, как самые
храбрые мужчины; и это существенно повлияло на решение о предоставлении им
избирательных прав. На войне рядовому солдату нужно было столько же
мужества, как капитану или лейтенанту, и гораздо больше, чем генералу; и
поэтому после демобилизации поведение рядовых не отличалось услужливостью.
Большевики, объявляющие себя лидерами пролетариата, - очень мужественные
люди, что бы о них ни говорили; это доказывает их деятельность до
революции. В Японии, где совсем недавно только самураи обладали монополией
на боевой дух, воинская повинность понудила к доблести все мужское
население. Таким образом, во всех великих державах за последние 50 лет
было много сделано, чтобы лишить аристократию монополии на смелость. Если
бы этого сделано не было, демократия находилась бы сейчас в гораздо
большей опасности.
Но смелость в битве ни в коем случае не единственная и даже, видимо, не
самая важная форма смелости. Чтобы встречать лицом к лицу нищету,
издевательства, враждебность со стороны своих соплеменников, нужно не