"Русин. Второе нашествие янычар" - читать интересную книгу автора

ближе и понятнее народу, чем навязываемая из австрийской Галиции
"тарабарщина".

Разоблачения патриарха малорусской литературы Нечуя-Левицкого вызвали
панику у "национально озабоченных". На него нельзя было навесить ярлык
"великорусского шовиниста" или замолчать его выступление. Грушевский
попытался оправдываться. Он признал, что пропагандируемый им язык
действительно многим непонятен, "много в нем такого, что было применено или
составлено на скорую руку и ждет, чтобы заменили его оборотом лучшим". Но
игнорировать этот "созданный тяжкими трудами" язык, "отбросить его,
спуститься вновь на дно и пробовать, независимо от этого "галицкого" языка,
создавать новый культурный язык из народных украинских говоров
приднепровских или левобережных, как некоторые хотят теперь, - это был бы
поступок страшно вредный, ошибочный, опасный для всего нашего национального
развития".

Грушевского поддержали соратники. Ярый украинофил Иван Стешенко даже
написал специальную брошюру по этому поводу. В том, что украинский
литературный язык создан на галицкой основе, по его мнению, были виноваты
сами "российские украинцы". Их, "даже сознательных патриотов", вполне
устраивал русский язык, и создавать рядом с ним еще один они не желали. "И
вот галицкие литераторы берутся за это важное дело. Создается язык для
институций, школы, наук, журналов. Берется материал и с немецкого, и с
польского, и с латинского языка, куются и по народному образцу слова, и все
вместе дает желаемое - язык высшего порядка. И, негде правды деть, много в
этом языке нежелательного, но что было делать?". Впрочем, уверял Стешенко,
язык получился "не такой уж плохой". То, что он непривычен для большинства
украинцев, - несущественно: "Не привычка может перейти в привычку, когда
какая-то вещь часто попадает на глаза или вводится принудительно. Так
происходит и с языком. Его неологизмы, вначале "страшные", постепенно
прививаются и через несколько поколений становятся совершенно родными и даже
приятными".

Однако такие пояснения никого не убедили. "Языковой поход" провалился.
Грушевский и его окружение винили во всем Нечуя-Левицкого, якобы нанесшего
своим выступлением вред делу "распространения украинского языка".

Впрочем, окончательно пресечь "просветительскую деятельность"
Грушевского и приобщение им малороссов к "страшной мове" была вынуждена
российская тайная полиция, обнаружившая кроме "филологической" еще и другой
тип "деятельности" - уже направленный на выполнение секретных заданий
австрийских спецслужб по подготовке будущей аннексии Малороссии: начиная от
вскармливания разнообразных сепаратистских организаций "украинцев" и кончая
банальным шпионажем. Австрийский подданный был верен своей Империи.

Нечуй-Левицкий писал: "Приверженцы профессора Грушевского и введения
галицкого языка у нас очень враждебны ко мне. Хотя их становится все меньше,
потому что публика совсем не покупает галицких книжек, и Грушевский лишь
теперь убедился, что его план подогнать язык даже у наших классиков под
страшный язык своей "Истории Украины-Руси" потерпел полный крах. Его истории