"Вера Русанова. Пьеса для обреченных [D]" - читать интересную книгу автора

- Боже ты мой! Как будто всю жизнь тут и лежал!
Мы сели и поехали. По полутемным дворам с ямами в асфальте и
торчащими там и сям "ракушками", по переулкам, коварно заканчивающимся
помойными баками, по газонам, хлюпающим осенней грязью. Когда впереди
засиял желтоватым светом фонарей и неоновыми отблесками рекламы широкий
проспект, я задала наконец мучающий меня вопрос:
- А куда мы, собственно, едем?
- За Кольцевую, естественно! - изумилась Каюмова. - Куда еще?
Остановимся, где побезлюднее, и скинем Вадим Петровича в овраг или в
речку. С речкой вариант попроще, конечно. Но и овраг тоже неплохо. А еще
лучше - какая-нибудь нора! Медвежья там или барсучья...
В глазах Натальи горел такой азарт, словно она всю жизнь занималась
ликвидацией режиссерских трупов и испытывала при этом несказанное
удовольствие.
Я же по-прежнему ощущала только противную беготню мурашек по всей
поверхности моего несчастного тела. Кстати, на последней каюмовской
реплике мурашки резко ускорили темп и перешли с трусцы на лихую рысь.
- Ты что?! - Мои глаза округлились и расширились до ненормальных
размеров. - Какая нора?! Какой овраг?! Он ведь живой человек... То есть
был живым человеком! Как же можно с ним так не по-людски? Неужели бросить,
как собаку, в какую-то вонючую речку, и все?!
- А ты предлагаешь еще похоронный оркестр заказать?
- Вот только утрировать не надо!
- Ну слава Богу! Значит, обойдемся одними венками и траурными
букетами.
Натальины легкомыслие и жестокосердие просто шокировали. Конечно,
вполне возможно, что Бирюков был не самым лучшим из людей, однако участи
быть погребенным в мерзкой барсучьей норе явно не заслуживал. Предположив
вслух, что гуманистические идеалы человечества и основные понятия морали
гражданке Каюмовой Наталье, видимо, неведомы, я угрюмо насупилась и
отвернулась к окну.
До Кольцевой оставалось совсем немного, темные силуэты многоэтажек с
черными, спящими окнами сливались впереди с лесополосой.
- Подъезжаем, - предупредила моя соучастница, резко забирая вправо. И
тут прямо перед нами, как из-под земли, возник милицейский "уазик" с
беззвучно и страшно крутящейся синей мигалкой. Возле машины стояли двое
крепких парней в серой форме. Заметив нас, один из них повелительно
взмахнул полосатым жезлом.
Более ужасно при торможении чувствовал себя, вероятно, только тот
котенок из анекдота, едущий попой по наждачной бумаге. От страха я
мгновенно вспотела и начала тихо икать. Каюмова сделалась похожей на
лабораторную мышь, приготовленную к усыплению и знающую об этом. И только
Вадим Петрович в своем тюке остался недвижим и величаво спокоен.
- Добрый вечер, девушки! Точнее, ночь. - Сержант с жезлом неспешно
подошел к нашему "москвичонку" и склонился к окну. - Куда это мы едем в
такую пору?
Я икнула с неизбывной печалью и, преданно глядя в его светлые глаза,
начала лихорадочно прокручивать в мозгу возможные варианты ответа.
Вероятно, тем же занялась и Наталья, только она при этом еще и по-рыбьи
разевала рот.