"Мануэль Ривас. Карандаш плотника" - читать интересную книгу автора

галиматьей, но, по крайней мере, было ясно, куда он клонит. Потом заговорил
о лимонах и Домбодане. Этот Домбодан был уже вполне взрослым парнем,
добряком и милягой, но слегка чокнутым, из тех, кого в наших местах называют
простой душой или божьим человеком. Его арестовали вместе с шахтерами из
Лоусаме, которые, прихватив с собой взрывчатку, отправились защищать
Корунью. Он залез к ним в грузовик, а они его, понятное дело, гнать не
стали, потому что Домбодан всюду таскался с шахтерами и был для них все
равно что талисман. И вот теперь его собирались расстрелять. А он даже не
сознавал, что его вот-вот убьют. О самом себе доктор Да Барка не сказал ни
слова, и, я думаю, членов трибунала это взбесило больше всего. К тому же
наступило время обеда.
Сеньоры члены трибунала, услышали бы мы, доведись нам оказаться в зале,
справедливость относится к сфере душевных импульсов. И поэтому она может
проклюнуться в самых неподходящих для того ситуациях и местах; и когда мы ее
призываем, она тотчас является - порой с повязкой на глазах, но всегда
готовая нас услышать; откуда она приходит, нам знать не дано, хотя она
существовала до того, как появились судьи и обвиняемые, до того, как были
написаны первые законы. Переходите к сути дела, строго прикрикнул на него
председатель трибунала, это вам не литературное кафе. Хорошо, сеньор. Во
времена великих морских путешествий главной причиной гибели людей была
цинга. Не кораблекрушения, заметьте, и не морские сражения. Почему ее и
назвали болезнью моряков. После долгих плаваний живыми из каждой сотни
возвращались только двадцать. В середине XVIII века капитан Джеймс Кук ввел
в обычай брать на корабль - наряду с другими припасами - бочку лимонного
сока и обнаружил, что... Я лишу вас слова. Это мое последнее слово, сеньор.
Давайте покороче, не то доберетесь до времен Христофора Колумба. Сеньоры,
достаточно поставлять в тюрьмы немного лимонов, чтобы избавить заключенных
от тех страданий, к которым их не приговаривал ни один трибунал. Я уже не
раз подавал прошения на сей счет, отправлял их по разным каналам... И еще
бинты, а также йод, потому что лазарет... Вы уже закончили? Что касается
моего дела, сеньоры, то я без лишней скромности хотел бы упомянуть одно
смягчающее обстоятельство. Пользуясь выпавшими на мою долю
незапланированными каникулами, то есть тюремным заключением, я занялся
исследованием собственного состояния и не без изумления обнаружил у себя
некое психическое отклонение. В вопросах здоровья мы, медики, не способны
себя обманывать. Мой случай следовало бы определить как легкое умственное
отставание, притом хроническое - возможно, вследствие родовой травмы или
скудного питания в детстве. В подобном случае некоторых людей, если они хуже
управляют своими эмоциями, объявляют безумными и отправляют в больницу в
Конхо. А меня местное общество приняло, дало крышу над головой, находило мне
подходящую работу - словно судьба обрекла меня на вечное детство, - скажем,
ходить за водой к источнику или за хлебом в пекарню, или ту работу, что
требует физической силы, которая таилась под моей внешней кротостью:
натаскать дров для очага, притащить камней для изгороди или даже, если
придется, то и теленка. И в уплату народ со свойственной ему хитроумной
мудростью называл меня не дураком, а божьим человеком. И шахтеры относились
ко мне как к другу. Приглашали в трактир, брали с собой на вербену *, а я
пил и танцевал, словно был самым лихим парнем во всей компании. Куда
отправлялись они, туда и я. И они ни разу не обозвали меня идиотом. Вот
такой я, сеньоры члены трибунала, - божий человек, Домбодан. Малыш.