"Вениамин Семенович Рудов. Последний зов " - читать интересную книгу автора

Новикову, а всем, - и глядел на своих сержантов, узнавая и не узнавая их,
освещенных сейчас косым веером лучей предзакатного солнца, посвежевших после
бани, подтянутых, в безукоризненно отглаженных гимнастерках с белыми
каемками свежих подворотничков - молодцы, один к одному.
Никогда до этого не задумывался, любит он их или безразличен к ним, -
для него они были и оставались просто командирами отделений, помощниками,
парнями разных складов характера, с присущими каждому достоинствами и
недостатками, военнослужащими, обязанными исполнить свой гражданский долг и
возвратиться к гражданской жизни; что греха таить, всякий раз, отправив
демобилизованных, он еще долго по ним тосковал, вспоминал и ставил в пример
молодым, пришедшим на смену уехавшим, сдавалось, забыв, что те, уехавшие,
были не без греха и немало крови попортили ему и себе.
Но только сейчас, перед реальной бедой, сознавая меру опасности, он
первый раз за всю свою службу почувствовал, как ему дороги эти парни, молча
поддерживавшие в нем присутствие духа своим нарочитым спокойствием; они
понимали его состояние - он ощущал это тем особенно обостренным чутьем,
какое не обманывало его никогда. Но они не понимали, что ему еще горше
оттого, что его пробуют успокоить.
- Вы не маленькие, - сказал он, не смея больше молчать, неизвестно для
чего и зачем оттягивая ответ. - Раз так получается, будем стоять одни...
Сколько можно... До последнего дыхания... Как положено пограничникам. Нас
одних не оставят, придет поддержка. Верю в это. - Он прервал себя, устыдясь
возвышенных слов. - Все, ребята, идите в отделения, готовьте личный состав.
Отправив сержантов, Иванов возвратился к окну, с жадным вниманием
уставясь в не видный за багровеющими в закате деревьями берег реки, мысленно
представляя себе весь свой восьмикилометровый участок - от стыка до стыка, -
сотни и сотни раз исхоженный вдоль и поперек; он никоим образом не мог
представить его в качестве линии фронта, который ему предстоит оборонять с
горсточкой бойцов; со своими пятьюдесятью солдатами и сержантами от силы
можно какое-то время удержать метров двести пятьдесят - триста - это Иванов
отчетливо понимал. Он хотел иной ясности, а ее не было.
Стоял так один молча непростительно долго - может, десять минут или все
полчаса, - нерасчетливо тратя время и ломая голову над неразрешимой задачей,
которую ему все равно не решить. Его душил гнев. Он понимал всю страшную
несправедливость положения, в которое поставлен непонятными
обстоятельствами.
- Товарищ старший лейтенант! Застава на боевой расчет построена.
- Сейчас иду, - сказал он, не оборачиваясь, словно боялся обнаружить
перед дежурным свое состояние.
Иванов еще раз посмотрел за окно, в алеющую даль за рекой. Там было
тихо. От этой тишины ему свело челюсти.
- Сейчас иду, - повторил он, наверное, затем, чтобы взять себя в руки.
Хотелось подойти к противоположному окну, из которого можно увидеть свою
веранду и, должно быть, играющих перед домом ребят. Но он знал, что это не
облегчит, а, наоборот, усугубит и без того тяжелое состояние. А ему нужны
ясность и собранность. Последнее зависело от него самого.
Привычно согнав складки на гимнастерке под командирским ремнем,
поправив фуражку, пошел к двери, в коридор, где в голове строя поджидал
старшина, толкнул створку двери и не мог не порадоваться бросившейся в глаза
безукоризненной четкости двух шеренг, замерших под зычное "смирно!",