"Вениамин Семенович Рудов. Последний зов " - читать интересную книгу автора

Новикову - позарез была необходима хоть какая-нибудь продушина, хоть
небольшая разрядка от сверхчеловеческого нервного напряжения, в каком они
жили вот уже многие месяцы.
Хасабьян носился по кругу, прищелкивая пальцами, запрокинув
черноволосую голову - будто падал навзничь, распрямлялся и снова, не зная
устали, пускался вприсядку, огибая отяжелевшего от усталости Новикова и
оказываясь то впереди, то за спиной у него. На его поджаром, будто сотканном
из жил и тонких упругих мышц смуглом теле не было даже испарины.
Взятый кавказцем темп Новикову уже был не под силу, его движения
становились замедленнее, теряли плавность, ту, чисто русскую яркость, с
какой он вступил в тесный круг, в глазах появился влажный блеск, и весь он
лоснился сейчас от пота, увлажнившего загорелое тело. Правда, пока изо всех
сил сопротивлялся своему поражению, натужно дышал и все же носился по кругу,
как одержимый, под выкрики зрителей.
- Жми, Леша!
- Жарь!
- Покажь ему русскую...
- Земеля, к ногтю его, к ногтю.
- Хасабьяныч, держи фасон.
- Отжимай Кавказ, Вася...
- Ас-са, ас-са!..
- Не сдавайся.
Над кругом плавал горький махорочный дым, перемешанный с пылью,
взметывались хохот и выкрики, по-щенячьи заливались в неописуемом восторге
начсоставовские дети, и долго бы еще длилась искрометная, взорвавшая тишину
развеселая пляска, не появись почтальон на верховой лошади.
Новиков не выбежал - вылетел вприсядку из круга почтальону навстречу,
выделывая ногами коленца и плавно взмахивая руками, дважды прошелся перед
ним, приглашая, и лишь тогда отвалил в сторону, под жидкую тень старой
яблони.
Важный, медлительный, как сам бог Саваофу почтальон въехал на
заставский двор с туго набитой сумкой через плечо, окинул взором веселое
общество, выжидая наступления должной тишины и внимания. Ждать ему пришлось
считанные секунды. Круг переместился и замкнулся вокруг него и гнедого
меринка, отмахивавшегося хвостом от назойливых оводов. С тою же томительной
медлительностью кавалерист переместил сумку на переднюю луку, извлек пачку
писем и, будто священнодействуя, стал перебирать каждое, не замечая жадного
блеска в глазах своих сотоварищей, не видя изменившихся лиц.
- Луковченко, - позвал он, не повышая голоса.
- Я.
- Иван Ефимович?
- Ну, я.
- Танцуй.
Под снисходительно-нетерпеливые улыбки друзей парень, разок пройдясь с
раскинутыми для пляса руками, на ходу выхватил конверт из протянутой руки
почтальона, просияв лицом, отбежал в сторону, в момент отключившись от
всего, что мешало ему остаться один на один с весточкой из дому, в
счастливом ожидании чего-то необыкновенного, дорогого ему.
А "бог Саваоф" продолжал витийствовать, восседая на гнедом облаке,
остервенело махавшем обрубком хвоста: