"Вениамин Семенович Рудов. Последний зов " - читать интересную книгу автора

- Ерунда получается, младший сержант. Настоящий самообман. Немцы просто
так не припожаловали за тыщу верст киселя хлебать. Что, им другого места для
отдыха не отыскалось, окромя советской границы?
Наверное, сказав это, Ведерников ждал возражений, думал, одернет
младший сержант - как-никак хоть маленький, а командир отделения,
поставленный над ним. По долгу службы обязан хотя бы дружеским тоном
сказать: "Придержи язык, парень. Для дискуссий ты выбрал не самое удачное
время". Новикову не пришлось гасить в себе уязвленное самолюбие или
перебарывать вспышку, потому что мысли бойца были сродни его собственным,
если не в буквальном смысле, то, во всяком случае, схожи.
- Как твой сын растет? - спросил Новиков. - Что из дому получаешь?
- Растет, - неопределенно ответил Ведерников. - Что дома? Известно, без
хозяина - не сахар. А тут еще...
Новиков не услышал, как после "тут еще" боец выматерился - с
сопредельной стороны с устрашающим ревом и свистом неслась прямо через
границу девятка истребителей с крестами под крыльями, промчалась низко,
обдав гарью, заставив прижаться к земле. Нахально летели. Как к себе домой.
Знали: не пальнут по ним даже из пистолета, а если паче чаяния вынудят
приземлиться на советском аэродроме, то пожурят и отпустят.
Чтобы не спровоцировать военный конфликт.
Два года службы научили Новикова кое в чем разбираться. Многое понимал
и соглашался с объяснениями старших, например, с тем, что необходим выигрыш
во времени, но хоть убей, не понимал, не мог взять в толк, почему надо
ждать, пока по тебе ударят, чтобы лишь тогда ответить ударом. Ведь не
сегодня-завтра, так через месяц нападут фашисты. Чтобы понять эту
непреложную истину, достаточно маленького треугольничка в петлице
гимнастерки.
Лежал, растравливая себя нехорошими беспокойными мыслями, даже в жар от
них бросило. Отовсюду дышало войной, прелесть теплой, напитанной запахами
свежего сена июньской ночи отравляли выхлопные газы, вызывал раздражение
монотонный плеск воды у подмытого берега. Было темно хоть глаз выколи.
Привычные к темноте глаза едва различали слабое свечение реки, расплывчатые
очертания деревьев на той стороне, монастырские купола.
Дул несильный ветер. Вместе с гарью доносил с чужого берега множество
звуков, которые Новиков научился различать, определять принадлежность, как,
впрочем, это умел любой пограничник на втором году службы. Не составляло
труда разобраться в кажущемся хаосе, отличить плач куличка в камышовых
зарослях от тоскливого крика выпи, плеск вскинувшейся рыбешки от упавшего в
воду комочка земли. Потому и полагались пограничники не только на зрение, но
и на слух.
И когда на воде раз за разом раздалось несколько всплесков -
торопливых, неодинаковых, Новиков и Ведерников одновременно, не
сговариваясь, не сказав друг другу ни слова, взяли автоматы наизготовку,
плотнее прижались к земле, слегка согнув ноги в коленях, чтобы в нужную
секунду вскочить.
В просвете между двух кустов тальника из воды показался человек: шумно
дыша и цепляясь за прибрежные кусты, он стал выбираться на сушу, было слышно
шуршание сухого песка у него под ногами.
На сопредельной стороне лаяли собаки.
Сердце Новикова гулко и часто стучало. В возвратившейся тишине