"Вадим Руднев. Винни Пух и философия обыденного языка" - читать интересную книгу автора

кролики, и поэтому неквантифицируемы. Их неопределенно много. Они составляют
актуальную бесконечность интуиционистской логики, их имеется настолько
неопределенное количество, что о них нельзя сказать, что они точно есть или
их точно нет, - одним больше, одним меньше, они, как частицы в квантовой
механике, появляются и аннигилируют беспрестанно.
Другим важным способом утверждения своего мира путем подключения
интенсиональных каналов является актуализация мнимой памяти. Это бесконечные
разговоры о несуществующих родственниках, как правило, о дядюшках или
дедушках (понятно, было бы странно, если бы Пух или Поросенок стали
рассуждать о своих родителях; дядюшка же - это персонаж комический по
определению; ср. "мой американский дядюшка", "Мой дядя самых честных
правил", "дядя Сэм" и т. д.). Это, во-первых, дядя Поросенка - Нарушитель
Гарри, далее дядя Пуха, который якобы когда-то говорил ему, что один раз
видел сыр точно такого же, как мед, цвета; много родственников у Сыча: дядя
Роберт, о котором он рассказывает в самый неподходящий момент; тетка,
которая по ошибке снесла яйцо чайки.
Но самым мощным стимулятором идеи самостоятельности и порождающей
способности виннипуховского мира является заселение его воображаемыми
персонажами, которых мы, следуя за Р. Карнапом, будем называть индивидными
концептами [Карнап 1959]. Они "получаются" в результате ослышки, неправильно
понятой ситуации или просто выдумываются. Это Heffalump, Woozle и Wizzle,
дядюшка Нарушитель Гарри, Buzy Backson, Генри Путль, Jagular. Эти
виртуальные герои представляют собой провал в бесконечность, они
занимательны, но совершенно безопасны, ведь индивидные концепты, так же как
и друзья-и-родственники Кролика, неквантифицируемы. Здесь мы должны хотя бы
немного углубиться в историко-философскую проблематику логической семантики
и модальной логики XX века. Понятие индивидного концепта ввел Р. Карнап в
книге "Значение и необходимость". Содержание этого термина сводилось к тому,
что им обозначался денотат в контексте косвенной речи. Еще Г. Фреге показал
[Фреге 1998], что в косвенном контексте предложение теряет свое истинностное
значение (truth-value), то есть объекты в главном предложении (индивиды)
являются экстенсионалами, претендуют на то, чтобы существовать в объективной
реальности, объекты в косвенных контекстах (индивидные концепты) являются
интенсионалами, то есть относятся к области чисто ментальной. Проблема
индивидных концептов тесно связана с проблемой квантификации. В полемике с
Карнапом У. Куайн указал, что квантифицировать косвенные контексты
невозможно, так как они являются непрозрачными (затемненными) с точки зрения
референции, то есть, говоря о каком-либо предмете в косвенном контексте,
нельзя с точностью утверждать, о чем именно ты говоришь, тот ли это именно
предмет, который ты имеешь в виду.
В 1960-е годы С. Крипке и Я. Хинтикка [Крипке 1971, Хинтикка 1980]
создали так называемую семантику возможных миров, которая на определенном
уровне решала куайновский парадокс. Необходимое существующее здесь
рассматривалось как истинное во всех возможных мирах, соотносимых с реальным
миром, а возможно существующее - как истинное хотя бы в одном из возможных
миров, соотносимых с реальным. Таким образом, художественная литература
могла рассматриваться как один из возможных миров, проблема же квантификации
модальных контекстов решалась как перекрестная идентификация объектов на
границах возможных миров.
Проблема утверждения себя в мире сводится в ВП к разговорам о возможных