"А.Розен. На пороге нашего дома " - читать интересную книгу автора

лицо...
И прошлое, возникнув в памяти Котельникова, превратилось в неразрывную
цепочку.


III

Прежде чем в памяти Котельникова возникло лицо врага, он увидел лицо
друга и услышал его голос с хрипотцой, будто слегка простуженный. А может
быть, и в самом деле Петр Карамышев застудил голос в холодных просторах
Балтики, или на Дворцовой площади в Петрограде, в сырую октябрьскую ночь,
или в длительных переходах по заснеженным степям Заволжья?
Ростом чуть пониже Котельникова, крепкий, ловкий, с короткой моряцкой
трубкой в зубах, в черном бушлате, в бескозырке с полинялой надписью
"Дерзкий", с острым взглядом, с широкой улыбкой - вот он весь, как живой.
И как больно, что давно уже нет в живых Петра Карамышева, питерского
рабочего, ставшего моряком, моряка, ставшего чекистом...
Комната в городской чека, где они вместе работали. Уже темнеет, но, как
это бывает в южных городах, дневной жар держится стойко и вечером, а порой и
ночью. Карамышев сидит за столом и пишет. Ровные строки ложатся на страницы
школьной, в клетку, тетради. Котельников стоит у окна.
Отсюда хорошо видно одно из лучших зданий города, выстроенное
знаменитым зодчим и разрушенное деникинцами при отступлении. Почерневшие от
копоти стены в лесах. Но среди изувеченных кариатид мелькают кожанки, кепки,
красные платочки. Большой плакат: "Все, как один, на субботник!"
- Любуешься? - слышит Котельников голос друга.
- Любуюсь... Любуюсь и завидую. Сам строитель, кирпичную кладку знаю и
люблю...
- Вредные разговоры... - обрывает Карамышев. - Строитель! Я вот,
например, токарь. А председатель наш - кузнец, да еще какой! Вот раздавим
контрреволюцию, тогда...
- Знаю, друже... Не агитируй. - Котельников садится за свой стол: - На
семь часов я назначил допрос Сыркова.
- Сыркова? - переспрашивает Карамышев. - Что-то такого не помню...
"Портной Сырков, - читает вслух Котельников, - задержан на квартире
офицера разведки "белой армии" Эдельвейса. В момент ареста портной Сырков
снимал мерку для костюма..."
- Вспомнил, вспомнил, - говорит Карамышев. - Хромой...
Внешний вид арестованного ужасающе жалок. Одной рукой он опирается на
сучковатую палку, другой на костыль, седло которого обмотано грязной марлей.
Взгляд тусклый. Подбородок покрыт мелкими седыми кустиками. Такие лица
принято называть неприметными.
Он не здешний. Деревенский. Может, слыхали: Борки называлась деревня?
Погорела, как есть вся погорела... Жену, дочку тиф унес... Схоронил и начал
странствовать. С конца семнадцатого проживает здесь безвыездно.
Казначейская, 6. Ремесло в руках есть - ну перебиваешься с хлеба на квас.
Крайность подошла: хотел отрезик на продукты поменять. Вижу, господин идет
из порядочных, спросил: не надо ли... хороший отрезик, русский бостон. Ну, а
тот значит: "Двубортный можешь сшить?" Это портного-то спрашивает.
Сговорились. Только мерку начал снимать, вы и нагрянули.