"Майкл Роуч. Сад (Притча) " - читать интересную книгу автора

шестнадцать веков назад, когда один человек, встретивший его последним,
записал после беседы с ним Пять великих трактатов, дошедших и до наших
отдаленных мест.
Он сел, как и я, на траву, согнув перед собой колени и слегка
откинувшись назад, каждой черточкой своего образа и позы являя бесконечное
изящество и абсолютную раскованность. У него были черные длинные волосы,
ниспадавшие на плечи, и стройное мускулистое тело, пышущее здоровьем,
молодостью и силой, от которого исходил очень мягкий и тонкий золотой свет.
На нем была голубая набедренная повязка из какого-то сияющего мягкого
материала наподобие шелка. С восхитительным и незамутненным простодушием он
украсил себя множеством ювелирных украшений: в ушах - длинные золотые серьги
с бирюзой, на шее - ожерелье из неярких белых бриллиантов, на груди -
медальон из рубина и какого-то камня, похожего на лунный, на руках - изящные
золотые браслеты филигранной работы с сапфирами и свободно ниспадающие с
плеч золотые цепи, переплетенные с бусами из драгоценных камней и жемчуга
розового, черного и кремового цветов.
У него было решительное и очень красивое лицо, лицо настоящего мужчины,
но во всех движениях - и даже в том, как он сидел - проступало что-то очень
женственное и весьма привлекательное.
Майтрея казался самодостаточным существом, чуть ли не живым
совершенством. Он взглянул на меня с таким искренним выражением абсолютной
любви и сострадания, как если бы я в одно и то же время был его ребенком и
возлюбленным, любимой женой и дорогим его сердцу братом. Однако к этому
примешивалась явная озабоченность, словно он только что узнал, что я
смертельно болен и дни мои сочтены.
"Я так люблю тебя" - эти свои первые слова он сказал естественным
тоном, совершенно непринужденно, как будто именно с этих слов, с такой
абсолютной искренности и следовало обращаться к мужчине, к тому же совсем
незнакомому.
Я улыбнулся и мгновенно почувствовал себя в присутствии старого и
близкого друга. Мы сидели и просто смотрели друг другу в глаза, не испытывая
потребности в словах. Не знаю, сколько времени прошло, но он наконец перевел
свой взгляд на столь редкую и столь ценимую в пустыне воду, лившуюся из
фонтана. Потом снова заговорил.
- Я знаю твой ум, я знаю все, что в нем было когда-нибудь, я знаю все,
что в нем когда-нибудь появится, я знаю все, о чем ты думаешь сейчас, -
короче, я знаю твой ум. Но мне было бы приятно, - тут он снова медленно
повернул ко мне свое лицо, - насладиться с тобой радостью общения, поэтому я
хочу, чтобы ты как следует выговорился.
Тебе станет легче и веселее, а значит, и мне тоже.
Не чувствуя никаких сомнений, не видя дистанции между нами, не ощущая
ни малейшего дискомфорта, я излил ему все переполнявшие меня мысли. Я
говорил о том, как боюсь за посмертную судьбу моей матери, ибо точно знал,
что она продолжает свое существование в одном из миров и может подвергаться
серьезной опасности. Я говорил о том, как и сам чувствую себя заблудившимся,
как меня все больше покидает надежда найти то, что я мечтал обрести вместе с
ней, та надежда, которая когда-то привела меня в этот Сад. Он слушал меня
предельно внимательно, снова глядя на меня так, как чистое, невинное и
любящее дитя смотрит в глаза своей матери.
- Прежде всего, я желаю тебе найти то, что ты ищешь; ничто не доставит