"Филип Рот. Мой муж - коммунист!" - читать интересную книгу автора

Третьего. Слушай. "Пусть дьявол поразит меня несчастьями, если я сделаю из
своей души блудницу, принеся клятву верности тому, кто в сущности своей
тупой, упрямый, жалкий и жестокий человек".
Обе цитаты из Пейна, приведенные Железным Рином (который озвучил их
своим сценическим, обкатанным на программе "Свободные и смелые", "народным"
грубоватым голосом), были в числе той дюжины высказываний, которые я и сам
выписал и выучил.
- Ну как, небось нравится? - обращаясь ко мне, сказал мистер Рингольд.
- Ага. Особенно это: сделать из души блудницу.
- А почему? - спросил он.
Я начинал отчаянно потеть и от солнца, бьющего в лицо, и от радости,
что познакомился с Железным Рином, а теперь еще и оттого, что приходится
отвечать мистеру Рингольду как на уроке, когда на самом деле я сижу между
двух голых по пояс братьев, каждый под два метра ростом, двух здоровенных,
мощных мужчин, от которых исходит сильная, интеллигентная мужественность,
которой я так стремился набраться. Главное, вот: мужчины, которые могли бы
говорить о бейсболе и боксе, говорят о книгах. И говорят о книгах так,
словно книга дает что-то нужное позарез. Это не то, что открыть книгу, чтобы
восторгаться ею, или черпать в ней вдохновение, или, уйдя в нее с головой,
исчезнуть из мира. Нет, они этой книгой способны сражаться.
- Потому что, - сказал я, помедлив, - обычно о своей душе не думаешь
как о блуднице.
- А что он подразумевал под этим "сделать из души блудницу"?
- Продать ее, - ответил я. - Продать свою душу.
- Правильно. Видишь, насколько это сильнее - написать "Пусть дьявол
поразит меня несчастьями, если я сделаю из своей души блудницу", чем "если я
продам свою душу"?
- Вижу.
- А почему это сильнее?
- Потому что, сказав "блудница", он олицетворяет душу.
- Ну, а еще?
- Ну, слово "блудница"... это ведь не обычное слово, его публично не
употребляют. На каждом шагу люди не пишут "блудница" и на публике слово
"блудница" не говорят.
- А это отчего?
- Ну, от стыда. От смущения. Вроде как неприлично.
- Во! Приличия. Вот оно. Правильно. Стало быть, чтобы такое сказать,
нужна смелость.
- Да.
- А это-то как раз и привлекает в Пейне, правда же? Его смелость.
- Наверное. Ну да.
- И вот теперь ты знаешь, почему тебе нравится то, что тебе нравится.
Ты сделал мощный рывок, Натан. Причем знаешь это, потому что пригляделся к
одному только слову, которое он употребил, всего к одному слову, но ты
подумал об этом слове, задал себе несколько вопросов об этом его слове и
вдруг сквозь это слово все разглядел, как будто посмотрел в увеличительное
стекло, и тебе высветился один из источников силы этого великого писателя.
Он смелый. Томас Пейн - смелый писатель. Но разве этого достаточно? Это
всего лишь часть волшебной формулы. Смелость должна быть оправдана какой-то
целью, иначе она поверхностна, дешева и вульгарна. Зачем была Томасу Пейну