"Филип Рот. Мой муж - коммунист!" - читать интересную книгу автора

сугубо отвлеченных, а еще он любил, блистая четкостью формулировок, вслух
поразмышлять о том, что мы прочли и что написали.
Помимо своей мужественности и явного умственного превосходства мистер
Рингольд вносил с собою в класс ветер внутренней свободы, воспринимавшейся
как нечто неожиданное смирными, замученными воспитанием детками, которым еще
далеко было до понимания того, что послушное следование школьным правилам и
канонам не имеет ничего общего с развитием и становлением личности.
Возможно, он и сам не сознавал, как много давала нам хотя бы одна его милая
манера швыряться мокрой, перепачканной мелом тряпкой в того, чей ответ
заводил "не в ту степь". А может, и сознавал. Может быть, мистер Рингольд
как раз очень хорошо понимал, что мальчишкам вроде меня надо учиться не
только точно выражать свои мысли и правильно понимать слова, но и проявлять
своеволие, не впадая в глупость и наглость, при этом не быть ни слишком
скрытными, ни слишком благовоспитанными, пестовать свое мужское начало и
противостоять гнету школьной официальщины, которая детей оригинальных и
ярких подавляла особенно жестко.
Сила такого, как Марри Рингольд, учителя-мужчины ощущалась прямо-таки
на сексуальном уровне - этакий мощный самец, вожак, уважение к которому
возникает самопроизвольно; вдобавок чувствовалось его чуть ли не жреческое
призвание к профессии, а главное, вызывало уважение то, что учитель Марри
Рингольд не потерялся, не запутался в беспорядочном американском стремлении
преуспеть - в отличие от учительниц он мог бы стать почти кем угодно, но
выбрал тем не менее в качестве дела всей своей жизни именно это служение,
стал наставником, стал нашим. День за днем и час за часом его единственным
устремлением было общаться с ребятами, развитию которых он старался
способствовать, и наибольшую радость в жизни он получал оттого, что такое
развитие происходит.
В то время я не очень-то понимал, насколько его стиль поведения в
классе влияет на мое чувство свободы: дети не смотрят в таком разрезе на
школу, учителей и себя самих. Но зарождением во мне стремления к
независимости наверняка я, так или иначе, обязан тому, какой пример
показывал нам Марри, и я это ему сказал, когда в июле 1997 года, впервые с
тех самых пор, как в пятидесятом окончил школу, я вдруг столкнулся с Марри,
уже девяностолетним старцем, но все еще до мозга костей учителем, который,
не драматизируя, без надрыва и самопародии воплощал собой для учеников девиз
свободолюбца-индивидуалиста - "Какая, к черту, разница, кто что скажет!" - и
продолжал разъяснять им, что не обязательно становиться гангстером, как
Аль-Капоне, чтобы быть вне рамок, - надо всего лишь думать. "В человеческом
обществе, - учил нас мистер Рингольд, - думать - значит нарушать запреты".
"В мышлении кри-ти-че-ском, - говорил мистер Рингольд, постукивая по столу
костяшками пальцев в такт каждому слогу, - содержится потенциал великой
разрушительной силы". Я сказал мистеру Рингольду, что слова, в столь раннем
возрасте услышанные от такого мужественного человека, как он, - да еще и при
том, что он не только говорил их, а демонстрировал на собственном примере, -
снабдили меня ценнейшей нитью, чтобы я мог, крепко держа ее в руках, пусть
отчасти неосознанно, но двигаться, вырастая из провинциального маменькина
сыночка, школьника-идеалиста в разумную, ответственную и свободную личность.
Марри, в свою очередь, рассказал мне обо всем, чего, будучи мальчишкой,
я не знал, да и не мог знать в отношении частной жизни его брата - о его
трагедии пополам с фарсом, которая до сих пор, несмотря на то что Айра уже