"Евдокия Петровна Ростопчина. Поединок " - читать интересную книгу автора

презрение отрезвившегося рассудка. Юнг, Руссо, Ламартин показали опасный
пример. Нет, они не были ни равнодушны к изменившему счастию, ни
разочарованы на счет истинных благ жизни; они опровергали то, что судьба
отняла у них; они в собственных глазах старались умалить его цену, чтобы
подавить свои сожаления. Они роптали, и их возмущавшееся горе выражалось
словами сокрушения. Это всегда бывает с опасно больными; они не хотят
признать своего недуга и называют его другим именем. Но рассудительный ум
Валевича рано постиг эти истины, и он не верил разочарованию - он называл
сплином и хандрой здоровую мрачность мнимоболящих. Что касается до
эпикурейского пресыщения Чайльд-Гарольдов и Онегиных, то он слишком уважал
себя самого и потому не мог поставить себя в положение, в котором можно было
когда-нибудь испытать его. Это казалось ему низко и ничтожно.
Валевич боготворил славу, особенно славу военную, его душа ликовала на
поле брани, среди мечей, опасностей и натисков смерти, где мужество находит
себе простор, где личная храбрость борется со всеми соображениями искусства,
со всеми преимуществами силы масс. И он любил войну собственно для войны, не
считал ее средством возвышения, не желал ни власти, ни чинов. Но заслуженное
отличие, но выразительные клики солдатской правды, когда он, смелый и
пылкий, стремился в бой, но блистательные хвалы, с которыми молва сочетала
его имя,- вот что ценил Валевич, что питало его гордость, удовлетворяло его
самолюбию. Его приближенные уверяли, что он в минуту сражения становился
совершенно другим человеком, обыкновенная его безжизненность сменялась
деятельною и зоркою решимостью. Вечное облако печали исчезало с чела его,
глаза его горели молнией, голос его властно и сильно повелевал подчиненными,
и он сам, сражаясь как разъяренный лев, бросался опрометью в чащу сечи, в
пыл огня, приказывая своим следовать за ним. Явно было, что Валевич искал
смерти. Но жребий его не выпадал, и он выходил невредим из боя, за
исключением нескольких неопасных ран и контузий, о которых он не позволил
себе и говорить. После первого дела, где он отличился, начальники хотели
представить его к переводу в гвардию; он не допустил исполнения их намерений
и твердо боъявил свое желание остаться на прежнем месте. Он не захотел
променять на позолоченную суетность Петербурга ни строгого рода своей жизни,
ни знамен, под коими надеялся скорее достичь своей цели - желанной развязки
существования. Он радовался преимуществу опереживать прежних товарищей,
когда голос родины сзывал на рубеж битв; он с восторгом рассчитывал, что в
рядах армии он ближе к славе, ближе к смерти; что кровь его прежде крови
других могла пролиться, когда Отечество потребует жертвы, которою
укрепляется здание его величия. У каждого свои мечты, свои надежды. Валевичу
оставалось и те и другие ограничить - сном могильным.
Вы видите, что ни одно из предположений наших не оправдано и что тайною
Валевича не могло быть ни одно из тех страданий, которые свойственны его
годам, его положению. Так чем же объяснить его?
Вот что восемь лет сряду спрашивали напрасно Ф...ские гусары и на что
ни один из них не мог отвечать. Их странный товарищ успел, однако, снискать
себе их любовь и уважение. Он при случае доказывал им, какая бездна добра и
великодушия скрывалась под его унынием. Он не раз советами и попечениями
спасал неопытность от гибели, не раз сыпал золото, чтобы облегчить участь
неимущих, входил в дела семейные, чтобы устроить счастие своих сослуживцев,
и не раз нежным участием залечивал сердечные раны. Но, готовый на помощь и
услугу другим, он сам никому не доверялся, и, если кто-нибудь хотел