"Игорь Росоховатский. Повод для оптимизма (Авт.сб. "Утраченное звено")" - читать интересную книгу автора

никакая хитрость и обман не помогут. Сейчас с помощью регистратора я
загляну в твои помыслы и узнаю, так ли они чисты, как должны быть у
патриота. А заодно мы выясним способности твоего мозга, узнаем, какое
излучение для него характерно и можно ли мозг твой излечить. Скажу тебе
откровенно, как старому школьному товарищу, что до сих пор мой аппарат
свидетельствовал не в пользу таких, как ты. Помнится, ты утверждал, что
чистый эксперимент - основа науки. Сейчас ты имеешь дело с поистине чистым
экспериментом. Я только записываю общие данные, характерные для этнических
групп, народностей и народов. У одних преобладает с-излучение и
естественно, что они должны повелевать. Так предназначила сама природа.
Другим, низшим, нациям свойственно у-излучение. Я уже составил больше
десятка таких карт, обобщил данные регистратора...
Нет, Генрих никогда не умел проигрывать с достоинством. Он даже не
хотел дослушать мою лекцию и закричал:
- Сказать, что излучает твой мозг, Пауль? Я знаю это и без приборов!
Мой бог! Трудно передать, что я чувствовал в ту минуту. Мне показалось,
что он _знает_. У меня задрожали ноги. Сразу не смог сообразить, что он
никак не мог, проникнуть в Тайну. Его слова действовали, как яд кураре. У
меня в голове все перепуталось, раздался гул и визг. Небо раскололось и
падало на меня.
Потом мне рассказывали, что я упал и почти двадцать минут бился в
истерике.
Меня отвели домой, и Магда изобразила на лице испуг и сочувствие.
Пришли коллеги. Я плохо поддавался лечению. Три дня не мог взяться за
работу, боялся принять снотворное. Мне казалось, что меня хотят убить во
сне.
На четвертый день я рискнул показаться в лаборатории. Вид пациентов
подействовал на меня успокоительно.
Я тотчас взялся за Генриха. Череп ему вскрывали другие - мои пальцы все
еще дрожали. Центры его мозга, управляющие дыханием и некоторыми
двигательными комплексами, функционировали нормально, а вот в зрительных
областях коры были органические изменения - отечная ткань, отложения
солей. Несколько раз во время сеанса, когда я подключал регистратор к его
открытому мозгу, у Генриха наступала клиническая смерть, но лучшие наши
реаниматоры возвращали его к жизни. Пот застилал мне глаза, но я продолжал
опыты с его мозгом до тех пор, пока реаниматоры уже ничем не могли помочь.
Только затем я отошел от стола, вышел из операционной и плюхнулся на
стул в коридоре. Мимо меня в операционную провели большую группу детей. У
меня еще хватило сил погладить одного мальчика по голове, вынуть из
кармана конфету и спросить: "Как тебя зовут?" Он смотрел на меня
непонимающим взглядом.
- Откуда ты, мальчик? - допытывался я.
Он молчал.
Все-таки я дал ему конфету. Конвоир сказал, что эти дети из России.
Дети... Их были тысячи. Из разных стран Европы. Я не всегда спрашивал,
откуда они. Иногда это удавалось определить по голубым змейкам, танцующим
на экранах осциллографов. С детьми было удобно работать, кости черепа были
значительно мягче, чем у взрослых, и легко поддавались распилке там, где
нужно было расчищать места для электродов. Не так уставала рука, и за день
я успевал исследовать вдвое больше пациентов. Со временем, когда