"Василий Петрович Росляков. Один из нас (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Сегодня приемный экзамен. Дорога в институт уже знакома. Мы идем к
трамвайному кругу у Новодевичьего монастыря. Утренние тени густо лежат на
прохладном асфальте. Ночью прошел дождь, и дома, деревья, цветы за
железной оградкой бульвара дышат свежестью только что рожденного мира.

Среди домов, автомобилей,
Средь этой ранней суеты,
И люди праздничными были,
И люди были как цветы...

Это бормочет Коля.
На трамвайном кругу людно. Отсюда начинается один из потоков, который
вместе с другими, берущими начало в других местах, вливается у Дворца
Советов в метро. Стремительно несет нас под землей к Сокольникам. На
Колином лице блуждает улыбка, глаза какие-то работающие. Они ощупывают
толпу, останавливаются на разных лицах, то улыбаются, то становятся
серьезными, то вспыхивают, удивленные неожиданным открытием.
Две-три трамвайные остановки, и мы отрываемся от подножек. Направо
дымит гигантская труба завода "Богатырь", налево, за дачными деревянными
домиками, почти в лесу, поблескивает стеклами четырехэтажное здание
института. Небольшой уютный дворик за дощатым зеленым забором.
Во дворе полно молодого народу. Народ отменный, оригинальный. Даже по
внешнему виду - по взглядам, жестам, по манере говорить, двигаться -
догадываешься: каждый уникум, личность. Вот у забора стоят трое. Они
обмениваются короткими и, видимо, очень умными репликами. Полные
достоинства, уникумы наслаждаются беседой, ибо понимают друг друга с
полуслова. Белокурый красавец при каждой затяжке папиросой вскидывает
голову и тонкой длинной струйкой выпускает в сторону синий дымок. Рядом -
высокий и худой и тоже белокурый, перед тем как процедить свою фразу,
нервно передергивает лицом. О, это лицо! В отличие от наших, широкоскулых,
оно сдавлено с боков так, что, если посмотреть на него в профиль, кажется
вырезанным из кости. Это лицо не знает решительно ничего, кроме
постоянной, неутомимой, возвышающей человека работы интеллекта. Третий,
хотя и в другом роде - большеголовый, мешковатый, многослойные очки на
расплюснутом носу, - у нас такого непременно бы прозвали жабой, - держится
с таким же, как и его собеседники, достоинством и, зыркая сквозь толстые
стекла, ломая широкий рот в усмешке, словно говорит своим видом: нас
голыми руками не возьмешь, мы знаем столько же и еще раз столько.
На мраморных маршах лестницы кого-то обчитывает собственными стихами
шепелявый юноша. Смешно двигая нижней челюстью, он скороговоркой пробегает
начало строки, зато конец ее буквально выпевает. Получается однообразно и
оригинально.

Море расплескалось сотней га-а-мм,
Бьет клыками волн по бе-ре-га-а-м,
И медуза падает дрожа-а
С лезвия рыбацкого ножа-а.

И лишь отдельные фигуры робковатых и неуверенных уныло горбятся по
уголкам и закоулкам над школьными тетрадками, пользуясь последними