"Жюль Ромэн. Детская любовь ("Люди доброй воли" #3) " - читать интересную книгу автора

подмывает. Невозможно удержаться. Но мой не комичен; в худшем случае, в нем
слышится крестьянская неуклюжесть, горный простор и уже южное солнце. К тому
же он поддается обработке. Кто бы мог, например, догадаться теперь, откуда
родом мой дядя? Акцент всего лишь предохранил его от гнусного пригородного
произношения, которое мне отвратительно. Жалэз не внушит мне к нему
симпатии.- В Лионе меньше чем за три года мой акцент изменился. А отец
одного из товарищей, уроженец, кажется, Аверона, прослужил в Лионе двадцать
лет - и люди все еще кусали себе губы, чтобы не хохотать... Я немного
продрог. Всегда я ощущаю холод в ногах. Плохое кровообращение...
Предпочтительно я вижу себя не перед регламентированным собранием, не перед
парламентом. От компромиссов и сделок меня тошнит. Никакого нет у меня
призвания к особым фокусам, выпадам ad hominem, закулисным переговорам
вполголоса. И нет также желания знать поименно всех сидящих в зале. Мне
нужно больше неизвестности, больше героизма. О солдаты второго года
республики, о войны, эпопеи!"
Он смотрел, как темнела среди одетых еще в пурпур монументальных
построек промежуточная масса Парижа. Не о военной и солдатской эпопее он
мечтал. Он вопрошал простор вокруг себя, одновременно подвижный и твердый.
Расселины и уступы крыш, холмы и долины металла; трубы; новые кирпичные
массивы; башня, колокольня, болото тумана. Несмотря на головокружительное
различие в смысле масштаба, порядка величин, возможность для человека
воздействовать на эту громаду не была непостижима. Жерфаньон смутно
представлял себе, как нечто от него исходит и вонзается вдали в какую-то
щель, промежуток; производит там нажим. Большие куски города приподнимаются.
Вся каменная и людская кора трещит. Это видение сопровождалось чувством
огромной затраты энергии.
Но не энергия играла главную роль в этом видении. И не жажда власти. А
направление усилия. Не те уже были времена, когда авантюристу удавалось
сколотить себе империю для своего удовольствия, для своей гордости или
просто для того, чтобы дать выход своей гениальности. Жерфаньон, правда,
размышлял о финансистах, о вождях промышленности, которые и теперь еще
завоевывают обширные области в обществе, преследуя только эгоистические
цели. Но недостаток опыта не позволял ему оценить их могущество; и он
склонен был считать преувеличенными слухи о нем. Во всяком случае, ему
необходима была уверенность, что их алчность не сродни его пылу. Окажись
один из них в его возрасте, на его месте, на этой кровле, разве он испытывал
бы точно такого же рода внутренние порывы? Разве проносились бы у него в уме
те же воображаемые движения? Жерфаньон не соглашался это допустить.
Выжидательная, подстерегающая поза, хищная проницательность взгляда, ухватки
хитрости и стяжания, жест смелого привлечения к себе вещей все более
отдаленных... Вот что было бы, очевидно, в мечтах такого человека, а не эта
картина исполинского рычага, на который налегаешь изо всех сил, не думая о
себе, думая, как рабочий, только о предстоящей работе, о массе, которую надо
сдвинуть с места.
"Какое правило жизни может быть у таких людей? Наилучшим образом
использовать в своих интересах строй вещей, то есть современный строй. Тем
самым они содействуют его поддержанию. Без особого убеждения. Как не
позволил бы игрок изменить значение карт посреди игры. О преобразовании
строя, о сотворении нового мира они не помышляют. И поступают правильно.
Оттого, что для сотворения нового мира недостаточно иметь много энергии и