"Екатерина Вторая. Мемуары " - читать интересную книгу автора

она кончила, Лесток ее оставил и пришел к нам в ложу; он подошел ко мне и
спросил: "Заметили ли вы, как императрица со мною говорила?" Я сказала, что
да. "Ну вот,- сказал Лесток,- она очень на вас сердита".- "На меня! За что
же?" - был мой ответ. "Потому что у вас,- отвечал он мне,- много долгов; она
говорит, что это бездонная бочка и что, когда она была великой княжной, у
нее не было больше содержания, нежели у вас, что ей приходилось содержать
целый дом и что она старалась не входить в долги, ибо знала, что никто за
нее не заплатит". Он сказал мне все это с сердитым и сухим видом, должно
быть, затем, чтоб императрица видела из своей ложи, как он исполняет ее
поручение. У меня навернулись на глаза слезы, и я промолчала. Сказав все, он
ушел.
Великий князь, который был рядом со мной и приблизительно слышал этот
разговор, переспросив у меня то, что не расслышал, дал мне понять игрой лица
больше, чем словами, что он разделяет мысли своей тетушки и что он доволен,
что меня выбранили. Это был довольно обычный его прием, и в таких случаях он
думал угодить императрице, улавливая ее настроение, когда она на кого-нибудь
сердилась. Что касается матери, то, когда она узнала, в чем дело, она
сказала, что это было следствием тех стараний, которые употребляли, чтобы
вырвать меня из ее рук, и что, так как меня так поставили, что я могла
действовать, не спрашиваясь ее, она умывает руки в этом деле; итак, оба они
стали против меня. Я же тотчас решила привести мои дела в порядок и на
следующий же день потребовала счета. Из них я увидела, что должна семнадцать
тысяч рублей; перед отъездом из Москвы в Киев императрица прислала мне
пятнадцать тысяч рублей и большой сундук простых материй, но я должна была
одеваться богато.
В итоге оказалось, что я должна всего две тысячи; это мне показалось
невесть какой суммой. Различные причины ввели меня в эти расходы. Во-первых,
я приехала в Россию с очень скудным гардеробом. Если у меня бывало
три-четыре платья, это уже был предел возможного, и это при дворе, где
платья менялись по три раза в день; дюжина рубашек составляла все мое белье;
я пользовалась простынями матери. Во-вторых, мне сказали, что в России любят
подарки и что щедростью приобретаешь друзей и станешь всем приятной.
В-третьих, ко мне приставили самую расточительную женщину в России, графиню
Румянцеву, которая всегда была окружена купцами; ежедневно представляла мне
массу вещей, которые советовала брать у этих купцов и которые я часто брала
лишь затем, чтобы отдать ей, так как ей этого очень хотелось. Великий князь
также мне стоил много, потому что был жаден до подарков; дурное настроение
матери также легко умиротворялось какой-нибудь вещью, которая ей нравилась,
и так как она тогда очень часто сердилась, и особенно на меня, то я не
пренебрегала открытым мною способом умиротворения. Дурное расположение духа
матери происходило отчасти по той причине, что она вовсе не пользовалась
благосклонностью императрицы, которая ее часто оскорбляла и унижала.
Кроме того, мать, за которой я обыкновенно следовала, с неудовольствием
смотрела на то, что я теперь шла пред ней; я этого избегала всюду, где
могла, но в публике это было невозможно; вообще, я поставила себе за правило
оказывать ей величайшее уважение и наивозможную почтительность, но все это
не очень-то мне помогало; у нее всегда и при всяком случае прорывалось
неудовольствие на меня, что не служило ей в пользу и не располагало к ней
людей. Графиня Румянцева своими рассказами и пересказами и разными сплетнями
чрезвычайно содействовала, как и многие другие, тому, чтобы уронить мать во