"Екатерина Вторая. Мемуары " - читать интересную книгу автора

мнении императрицы. Восьмиместная повозка, во время поездки в Киев, тоже
сделала свое дело: все старики были из нее изгнаны, вся молодежь - допущена.
Бог знает, какой оборот придали этому распорядку, очень, впрочем, невинному;
всего очевиднее было то, что это обидело всех, которые могли быть туда
допущены по своему положению и которые увидали, что им предпочли тех, кто
был забавнее.
В сущности вся эта досада матери пошла оттого, что не взяли с собой во
время киевской поездки ни Бецкого, к которому она прониклась доверием, ни
князя Трубецкого. Конечно, этому посодействовали Брюммер и графиня
Румянцева, и восьмиместная повозка, в которую их не допустили, стала
причиной затаенной злобы. В ноябре месяце в Москве великий князь схватил
корь; так как у меня ее еще не было, то приняли все меры, чтобы мне не
заразиться. Окружавшие этого князя не приходили к нам, и все увеселения
прекратились. Как только болезнь эта прошла и зима установилась, мы поехали
из Москвы в Петербург в санях: мать и я - в одних, великий князь и граф
Брюммер - в других. 18 декабря, день рождения императрицы, мы отпраздновали
в Твери, откуда уехали на следующий день. Приехав на полпути в Хотиловский
Яр, вечером, в моей комнате, великий князь почувствовал себя плохо; его
отвели к себе и уложили; ночью у него был сильный жар.
На следующий день, в полдень, мы с матерью пошли к нему в комнату, но
едва я переступила порог двери, как граф Брюммер пошел мне навстречу и
сказал, чтобы я не шла дальше; я хотела узнать почему; он мне сказал, что у
великого князя только что появились оспенные пятна. Так как у меня не было
оспы, мать живо увела меня из комнаты, и было решено, что мы с матерью уедем
в тот же день в Петербург, оставив великого князя и его приближенных в
Хотилове; графиня Румянцева и фрейлина матери остались, чтобы ходить, как
говорили, за больным. Послали курьера к императрице, опередившей нас и
бывшей уже в Петербурге.
В некотором расстоянии от Новгорода мы встретили императрицу, которая,
узнав, что у великого князя обнаружилась оспа, возвращалась из Петербурга к
нему в Хотилово, где и оставалась, пока продолжалась его болезнь. Как только
императрица нас увидала, хотя это было ночью, она велела остановить свои
сани и наши и спросила о здоровье великого князя. Мать сказала ей все, что
знала, после чего императрица приказала кучеру ехать, а мы продолжали тоже
свой путь и прибыли в Новгород к утру.
Было воскресенье, я пошла к обедне, после чего мы пообедали, и, когда
собирались уезжать, приехали камергер князь Голицын и камер-юнкер граф Захар
Чернышев, ехавшие из Москвы в Петербург. Мать рассердилась на Голицына за
то, что он ехал с графом Чернышевым, ибо этот последний распустил какую-то
ложь. Она утверждала, что его надо избегать как человека опасного,
выдумывавшего какие угодно истории. Она дулась на обоих, но так как,
благодаря этой досаде, было скучно до тошноты и выбора не было, а они были
более образованные и более приятные собеседники, чем другие, то я и не
вдавалась в досаду, что навлекло на меня несколько нападок со стороны
матери.
Наконец, мы приехали в Петербург, где нас поместили в одном из
кавалерских придворных домов. Так как дворец не был тогда еще достаточно
велик, чтобы даже великий князь мог там помещаться, то ему был отведен также
дом, находившийся между дворцом и нашим домом. Мои комнаты были налево от
лестницы, комнаты матери - направо; как только мать увидела это устройство,