"Ромен Роллан. Николка Персик" - читать интересную книгу автора

ленивой, илистой, зеленой речки, - у входа в предместье, за мостом, что
стоит, словно на четвереньках, над самой тиной. Напротив - башня святого
Мартына, легкая, гордая, в платьице кружевном, да пестрый портал, да
старинные ступени церковные, крутые и черные, ведущие, скажешь ты, в рай.
Лачужка моя, игрушка, стоит вне стен городских: а потому всякий раз, что с
башни приметят врага на равнине, город ворота свои запирает, и враг приходит
ко мне. Хоть я и люблю побеседовать, однако сдается мне, что без общества
этого я бы вполне обошелся. Завидя врага, я чаще всего просто ухожу,
оставляя ключ под дверью. По возвращеньи случается мне не найти ни ключа, ни
дверей. Тогда я строю снова. Мне говорят: Тупоголовый! Ты работаешь на
врага. Брось лачужку свою, под защиту стен залезь. - Я ж в ответ: Куралесь!
Хорошо мне и здесь. Знаю я, что за крепкой стеной будет полный покой. Но за
крепкой стеной - что увижу я? Стену, и только. Буду чахнуть от скуки.
Свобода нужна мне, размах, жить хочу королем на речном берегу своем, там
работать беспечно, а после работ из садика долго следить вырезной хоровод
отражений цветных на поверхности вод, и порою кружки - рыбьи плевки, да
кудрявые травы, что дышат на дне; в этой речке хочу и удить, и лохмотья
мыть, и в нее свой горшок выливать. И то сказать: хорошо ли, плохо ли, - а
жил я всегда там. Поздно менять. Все равно - хуже не будет. Вы настаиваете
на том, что мой дом снова снесут? Возможно. Я же, добрые люди, не собираюсь
заниматься зодчеством в продолжение вечности всей. Но, клянусь, коль засяду
куда-нибудь, не легко сдвинуть меня. Дважды я перестраивал его,
перестраивать буду и десять раз. Не то чтоб это весьма развлекало меня. Но в
десять раз скучнее было бы переселиться. Я бы словно лишился души. Вы мне
предлагаете другой дом - краше, белее, новее. Да ведь он примял бы меня,
замучил, или же сам я взорвал бы стены: нет. Нет, предпочитаю жить здесь.
Теперь итог подведем: жена, дети и дом. Все ли владенья свои обозрел я?
Нет, осталось еще кое-что - лучшее; приберег я его под конец. Осталось - мое
ремесло. Принадлежу я к братству святой Анны. Я - столяр. Несу я во время
праздничных шествий трость со знаком разножки и лиры, на котором изображена
бабка Божия, объясняющая азбуку малюсенькой дочке своей - тоненькой, нежной
Марии. Вооруженный топориком, пилкой, стамеской, рубанком, я царствую у
верстака над дубом упрямым, над орешником ровным. Что возникнет из них? (Это
зависит от собственной прихоти, а также от платы.) Сколько образов скрытых и
спутанных в дереве спят! Чтоб разбудить красавицу спящую, мне, как и принцу
из сказки, достаточно только проникнуть в древесную глубь. Но та красота,
которую будит мой струг, - не мишурная ветреница. Иным нравится какая-нибудь
лишенная сочности долговязая Диана одного из этих итальянцев, мне же больше
по душе наша бургундская мебель с прозеленью на бронзовых частях, крепкая,
обильновыпуклая, тяжелая, гроздистая, баул какой-нибудь огромный, пузатый
или резьбой изукрашенный поставец, повторяющий суровое вдохновенье мастера
Гуго Самбэна. В лепное кружево наряжаю дома. Развертываю звенья извилистых
лестниц. Кресла, столы выбиваю из стен, как яблоки из листвы, - кресла,
столы широкие и прочные, как раз заполняющие собой то место, которое я им
предназначаю. Высшее же наслаждение я чувствую тогда, когда мне удается на
дереве запечатлеть что смеется в моем воображенье - беглое движенье, изгиб,
ямочку на бедре, дышащую грудь, завиток веселый, вереницу цветов, тени
пляшущие, преувеличенные, рожу прохожего, пойманную на лету. Но лучшее мое
созданье (приводящее и меня и священника в восхищенье) вы можете видеть в
монтреальской церкви. Там вырезал я на скамье двух буржуа, которые, чокаясь