"Ромен Роллан. Жан-Кристоф (том 3)" - читать интересную книгу автора

преуспел бы в любом виде искусства, если бы пожелал, тогда как ученые -
это почти рабочие (что весьма унизительно), те же фабричные мастера,
только более образованные и малость помешанные; на бумаге они все умеют,
но стоит им оторваться от их фабрики цифр - и они никуда не годятся. Они
бы немногого достигли, если бы ими не руководили люди, обладающие здравым
смыслом, а также житейским и деловым опытом.
Вся беда в том, что никем не доказано, так ли уж всемогущ этот
житейский и деловой опыт, как хотят уверить себя обладатели здравого
смысла. Скорее всего это шаблон, пригодный для очень ограниченного
количества несложных случаев. Стоит возникнуть непредвиденному
обстоятельству, требующему быстрого решения, - и эти люди оказываются
безоружными.
Банкир Жанен принадлежал к людям такого типа. Все было до того точно
предусмотрено заранее, все повторялось так неизменно в размеренном ходе
провинциальной жизни, что он ни разу не сталкивался с серьезными
затруднениями. Он наследовал в делах отцу, не имея особого призвания к
коммерции; так как все шло гладко, он приписывал это своим врожденным
способностям и любил повторять, что для успеха вполне достаточно быть
честным, трудолюбивым и руководствоваться здравым смыслом; он предполагал
передать предприятие Оливье, нимало не интересуясь, как и его отец в свое
время, соответствуют ли эти планы вкусам и устремлениям сына, и не
подготовлял юношу к будущей карьере. Он предоставлял своим детям расти на
воле, лишь бы они были послушными детьми, а главное, лишь бы им было
хорошо, ибо он души в них не чаял. Таким образом, и Оливье и Антуанетта
были как нельзя хуже подготовлены к житейской борьбе - они росли, словно
тепличные растения. Но ведь будущее их было обеспечено. В этом сонном
захолустье, в богатой, уважаемой семье, при веселом, приветливом, радушном
отце, окруженном друзьями и считавшемся одним из первых лиц в местном
коммерческом мире, жизнь казалась такой легкой, так улыбалась им!


Антуанетте было шестнадцать лет. Оливье готовился к первому причастию.
Он жил в полусне под таинственное бормотание своих грез. Антуанетта
вслушивалась в сладостный щебет беззаветных надежд, от которых, как от
апрельских соловьиных трелей, наполняются счастьем вешние сердца. Ей
отрадно было чувствовать, что тело и душа ее расцветают, знать, что она
мила, и слушать, как ей об этом говорят. Одних похвал отца, его
неосторожных речей с избытком хватало, чтобы вскружить ей голову.
Он восторгался дочерью, его забавляло ее кокетство, томные взгляды,
которые она бросала в зеркало, ее невинные и хитрые девичьи уловки. Он
сажал ее к себе на колени, поддразнивая, справлялся, что творится в ее
сердечке, вел счет одержанным ею победам и предложениям, которые якобы ей
делали через него; он перечислял ей женихов: все это были почтенные
господа, один старше и уродливее другого. Она в ужасе отмахивалась, звонко
смеялась, обнимала отца за шею и прижималась личиком к его щеке. А он
допытывался, кто же счастливый избранник: прокурор ли республики, о
котором старая нянюшка Жаненов говорила, что он уродлив, как семь смертных
грехов, или же толстяк-нотариус? Антуанетта легонько шлепала его, чтобы он
замолчал, или закрывала ему рот руками. Он целовал ее лапки и, подкидывая
дочку на коленях, напевал известную песенку: