"Сергей Рокотов. Кто последний за смертью?" - читать интересную книгу автора

то ли возмущаться, то ли восхищаться чьими-то награбленными миллионами,
старик расхохотался и заявил: Под расстрел пошел. Из-за таких копеек!
Мудак! Нечто это копейки, Владимир Владимирович? Это же целый капитал!
Награбь, и живи себе, и работать не надо! Это капитал? - хмыкнул
Остерман.Знала б ты... вечная труженица, что такое капитал... Ну вы то,
небось, богато жили до революции, знамо дело, - фыркнула Клава. Да уж
побогаче всех этих новоявленных Ротшильдов. Да я и сейчас богаче их. Только
мне все это не нужно. Да, уж, не бедствуете вы, Владимир Владимирович,
спору нет, но ничего такого особенного у вас нет, - скривила губы Клава. -
Ни мебели хорошей, ни одежды. На машине старой ездите, Захар Захарович все
жалуется, умучился он с ней. Хоть бы, говорит, купил бы Владимир
Владимирович новую "Волгу". А вы говорите, богаче...
Замолчи! - заорал вдруг Остерман. - А то я тебя сейчас палкой огрею!
Ну если вы так, Владимир Владимирович, поджала губы Клава, - то я вовсе от
вас уйду. Колупайтесь тут сами со своим богатством, в пыли задохнетесь...
Встала и начала собираться домой - у нее была комната на окраине
Москвы. Проваливай, проваливай, - не сдавал свои позиции Остерман.
Обиженная Клава позвонила Нине и сказала, что больше не желает терпеть
выходки старика. Нина вынуждена была вечером приехать к отцу. Ты за что так
обидел Клаву? - возмущалась Нина. А чем это я ее обидел? - улыбался уже все
позабывший и оттаявший Остерман. - Болтает какую-то чушь вредную. Что за
манера у простонародья постоянно разевать рот на чужое богатство? Вроде бы
возмущаются, а сами завидуют... Лишь бы завладеть деньгами и не работать...
Гнуснейшие совершенно идеи. Клава ходит за тобой, папа, как за ребенком. И
зачем тебе нужно вести с ней политические разговоры? Нашел с кем
связываться. Поспорил бы лучше с Владиком. Ну уж с ним-то и вовсе
неинтересно спорить. Это почему, собственно говоря? А потому что он глуп,
как пробка. Хоть и хороший специалист, профессионал, - добавил он, видя,
что и дочь обижается на него. - Но, правда, совершенно в порядке вещей,
иначе в нашем деле не должно быть. Да с тобой совершенно невозможно
разговаривать, - рассердилась Нина. - Пойдем-ка лучше спать. Утро вечера
мудренее.
Впадать в маразм Остерман стал только на восемьдесят пятом году жизни.
Нина уже стала бояться оставлять отца на неграмотную Клаву и все чаще
ночевала у него. Однажды ночью она услышала из комнаты отца какие-то крики.
Она вошла. Отец сидел с открытыми глазами на кровати и бредил. Мой тайник!
Мой тайник! Где он? Где он? Папа, папа, что с тобой? - стала тормошить его
Нина.
Она долго расталкивала его, и когда он окончательно пришел в себя, то
неожиданно расхохотался. Богатство, говорит, у них! Ну, шельма! Да что тебе
далась эта Клава с ее словами? - подивилась на него Нина. Да потому что она
дура набитая! заорал Остерман и сильно закашлялся, при этом вставная
челюсть у него вывалилась - Нина забыла напомнить отцу вытащить ее на ночь
и положить в воду - обычно это делала каждый вечер Клава.
Остерман вскочил с кровати, подбежал к письменному столу, вытащил из
пепельницы недокуренную "Беломорину" и смачно задымил. Комната наполнилась
отвратительным дымом. Эти пролетары совершили свою революцию якобы из
благородных побуждений, а суть-то одна - жадность окаянная, зависть,
желание урвать, урвать как можно больше. - Старик замахал руками и опять
сильно закашлялся. Пап, время ли сейчас философствовать?заметила Нина. -