"Мэрилайл Роджерс. Гордые сердца " - читать интересную книгу автора

человека, полностью заполнившего дверной проем, после чего немедленно упал
на забрызганную дождем юбку. Ничего не поняв из услышанного, она, однако,
различила гнев в его немного хриплом, но все же бархатистом голосе.
Гнев воплощался в возвышающейся, как башня, фигуре, стоящей в дальней
стороне маленькой хижины - и тем не менее так близко!
Так это правда! Уилл окинул взглядом облаченную в шелк нелепую фигурку,
сидящую на груде полузаплесневевшей соломы. Правда, но все-таки невероятно.
Нескончаемый мелкий дождь просачивался сквозь продырявленную соломенную
крышу, образуя лужицу на земляном полу. Леди, теперь лишь пленница в лачуге,
усердно оберегала от дождевых капель свое сапфировое платье. Уловив дрожание
густых ресниц, Уилл заметил, что она тайком посматривает на него, и медленно
улыбнулся ей.
Поняв, что попалась, Касси покраснела и впилась глазами в ошеломляющую
улыбку своего врага. Напоминая себе о фамильной гордости, которую поклялась
не уронить, Касси выпрямилась, подняла подбородок и заставила себя смело
встретить его дерзкий взгляд, невзирая даже на то, что не смогла не
покраснеть самым глупым образом.
Уилл распознал в своей пленнице необычайно робкое существо, обладающее,
однако, достаточным мужеством, чтобы встретиться с ним с глазу на глаз. Ее
поза была исполнена гордости, и все же тесно прилегающий плат и вуаль
обрамляли до невероятности уязвимое лицо, украшенное, как бриллиантами,
расширенными от испуга аметистовыми глазами, полными поразительной ясности.
Уилл улыбнулся, но настроение его окончательно испортилось. Принадлежа
к английской знати, но, порвав с ней с тех пор, как началось нашествие
французов, он взял на себя задачу держать Уилд непроходимым для захватчиков.
С самого начала он был полон решимости, держать под своим контролем
местность и сделать ее непроницаемой для любого, кто осмелится даже
приблизиться к ее границам. Теперь перед ним встала непредвиденная дилемма:
он поклялся уничтожать всех французских захватчиков, но гораздо раньше дал
себе клятву по-рыцарски вежливо обходиться со всеми француженками
благородного происхождения. Его дурное настроение усугублялось тем, что,
будучи честным, по натуре, он не позволял себе упрекнуть Харвея за то, что
тот привез сюда женщину, взвалив на него бремя забот о ней. Больше всего его
мучил неразрешимый вопрос, что же с ней делать?
Темные глаза изучали ее так долго и так усердно, что нежные, как
лепестки, щеки Касси еще больше порозовели. Инстинктивно защищаясь, она еще
выше вздернула подбородок и в ответ на откровенный интерес подвергла его
столь же критическому осмотру. Выше любого из известных ей мужчин, с
черными, как ночь, волосами, крепкого сложения, одетый в простую кольчугу
поверх рубахи из домотканого холста, он заполнял собою всю комнату.
Действительно, он был потрясающе красив - именно таким она представляла себе
прославленного английского рыцаря Уилликина Уилдского. Такое совпадение
поразило ее, как внезапный удар молнии. Именно он, а не старший мужчина,
украдкой смотрящий через его широкое плечо, и есть Уилликин!
- Она не говорит по-английски, - прошептал Харвей у него за спиной, как
будто имело значение, если бы девушка услышала его: ведь она, во-первых, не
понимала ни слова, а во-вторых, была их пленницей.
- Кто вы, мадемуазель? - спросил Уилл по-французски. От легкого
удивления, вызванного словами, которые шепнул ему Харвей, уголки его резко
очерченных губ слегка приподнялись.