"Виктор Робсман. Царство тьмы (Рассказы и очерки бывшего корреспондента "Известий") [H]" - читать интересную книгу автора

интересуясь, - теперь много голодных повсюду, а сытых мало...
- Чего ты притворяешься! - возмутился агроном, и стал упрекать мужика
за плохое {31} обращение. В это время дверь шумно отворилась и в комнату
ворвался энергичный человек в кепке, похожий на рабочего от станка. Он
накричал на мужика и стал гнать его из избы плохими словами.
- Я к вам за картошкой... - робко произнес мужик.
- За какой картошкой?
- За гнилой картошкой, которая в яме погорела...
Председатель посмотрел на нас и смутился.
- Она ведь все равно погорела, - продолжал тем временем мужик, - ее
все равно сажать нельзя, а для мужика она корм. Распорядись, чтоб картошку
ту не давали скотине, а мужикам. Бабы за нее дерутся...
- Вот видите, - обратился к нам председатель, - здесь у нас такое
несчастье приключилось с посевной картошкой, задохлась в яме, а этот дурак
радуется.
Он с трудом прогнал мужика, и стараясь быть никем не услышанным,
упрашивал нас не задерживаться долго в селе, потому что если нас убьют, то
ему придется отвечать.

III

Утром нас увезли в Смелу на сахарный завод. Мужики нам завидовали,
точно мы ехали на курорт. Там люди жили сытнее и удобнее, получали хорошие
пайки, в выходные дни мылись мылом в общественной бане, стариков и детей
брили на голо, чтобы не вшивели, и клопов там тоже было меньше. {32}
Нас встретил помощник директора, беспартийный специалист по
сахароварению. Прежде работал он на заводе мастером, потом стал хозяином,
приобрел семью и сбережения. Большевики сбережения забрали, семью оставили и
велели ему работать на заводе за жалование. Был он человеком полезным и
нужным, и его терпели, хотя к социализму он не высказывал пристрастия. Судя
по его привычкам к сытной еде и семейной жизни, он не был сторонником
социализма в одной стране, тем более во многих странах.
- Да, это очень печально, очень печально... - повторял он без всякого
чувства, выслушивая наш рассказ про сдохшую кобылу.
- Что лошадь! - продолжал он, провожая нас к себе домой. - На селе
теперь и живых мужиков мало осталось. К нам пригоняют теперь на время сева
из города счетоводов и машинисток... Жалко смотреть, как они обращаются с
землей.
Он привел нас в столовую, где на видном месте стоял под скатертью
большой стол и много лишних стульев, тяжелый буфет подпирал стену,
грамофонный столик с раскрытыми крыльями для пластинок теснился в темном
углу, а для человека не было здесь места.
- Вы садитесь к столу, я вас хорошо накормлю, - сказал он весело, и
пошел звать жену и дочь. Но очень скоро он вернулся сконфуженный.
- Напрасно я им сказал о вас. Теперь наверно все зеркала перебьют пока
оденутся. Они ведь тоже несчастные - всегда со скотиной, а человека не
видят. {33} - Но не успел он сказать всего, что хотел, как в комнату вошла
женщина, не старая еще, но уже померкшая, принуждавшая себя смеяться. И эта
гримаса делала некрасивым ее красивое лицо. Она видимо горела нетерпением
скорее рассказать нам о самой себе как можно больше, выставляя себя с