"Ким Стенли Робинсон. Слепой геометр" - читать интересную книгу автора

доказывает, что слепые могут играть в крикет", - заметила однажды некая
англофобка, ирландка по национальности.
Я сделал всего две пробежки и выбыл из игры. Слишком широкий замах. Я
решил, что играть на дальней части поля мне нравится больше. Мяч взмывает
в воздух по короткой дуге, удар битой, погоня за мячом, который
приближается ко мне, движение навстречу, приступ страха, перчатка перед
лицом, рывок, мимо, тянешься следом, хватаешь... Звонкий голос Рамона:
"Здесь! Здесь!", бросок, в который вложено буквально все, столь
долгожданное - и редкое "чмок", когда мяч оказывается в ловушке Рамона.
Восхитительно! Просто восхитительно!
Очередную подачу я отбил очень сильно, что тоже было замечательно.
Ответный удар. Ощущение поднимается по руке, распространяется по всему
телу...
По дороге домой я вспоминал слепого детектива Макса Каррадоса и зрячего
капитана Горацио Хорнблоуэра, а еще - Томаса Гора, слепого сенатора из
Оклахомы. В детстве он мечтал стать сенатором, читал "Бюллетень
Конгресса", вступил в дискуссионный клуб, организовал жизнь так, чтобы
добиться поставленной цели. И добился. Такие мечты мне знакомы, равно как
и мстительные подростковые сны наяву. Всю свою юность я хотел стать
математиком. И вот, пожалуйста, результат. Значит, мечты сбываются,
значит, то, о чем мечтаешь, когда-нибудь становится явью.
Впрочем, отсюда следует, что мечтать нужно о чем-то возможном. Однако
предугадать, возможно то, о чем ты грезишь, или нет, нельзя. И даже если
человек знает, что мечтает о возможном, это еще не гарантирует успешного
осуществления задуманного.
Команда, в которой мы играли, называлась "Шутки Хелен Келлер". Шуток и
впрямь хватало, некоторые были очень даже ничего, они, естественно,
принадлежали австралийцам, но в такие подробности я вдаваться не
собираюсь. Жаль, что столь толковая женщина имела весьма нелепые
представления о мире благодаря не столько неправильному образованию,
сколько эпохе вообще: она насквозь пропиталась елейной викторианской
сентиментальностью. ("Рыбацкие деревушки Корнуолла очень живописны, ими
можно любоваться как с моря, так и с холмов; лодки или стоят на приколе у
берега, или снуют в бухтах... Когда в небо поднимается луна, большая и
безмятежная, и на воде появляется светящийся след, словно борозда,
оставленная плугом на серебряной глади, я лишь вздыхаю от восторга...").
Кончай, Хелен. Сколько можно? Вот что означает жить в мире текстов.
Хотя разве я сам не живу большую часть времени (или постоянно?) в
текстах, которые для меня реальны ничуть не больше, чем лунный свет на
воде для Хелен Келлер? Эти п-мерные системы, которые я так долго изучал...
Наверное, основа моих геометрических способностей - пережитая реальность
осязательного пространства; тем не менее мои изыскания достаточно далеки
от повседневного опыта. Так же, как и ситуация, в которой я сейчас
очутился. Джереми и Мэри разыграли передо мной спектакль, смысла которого
я не понимал. И план, что я придумывал, тоже не очень соприкасается с
реальностью. Вербализм, слова против действительности...
Я погладил перчатку, вновь ощутил дрожание биты, о которую ударился
мяч. Мой замысел вызывал у меня тревогу. Я чувствовал себя атакованным,
дезориентированным, испуганным. Месяцы спустя после отъезда матери я стал
разрабатывать планы по ее возвращению: изобретал различные болезни,