"Дженнифер Роберсон. Песнь Хомейни (Хроники Чейсули, книга 2)" - читать интересную книгу автора

Он еле заметно покачал головой - с печалью и сожалением.
- И тогда он объявил нам ку-маалин. Лахлэн сосредоточенно хмурил лоб:
- Итак, женщина. С нее все и началось.
- Линдир, - подтвердил я. - Моя двоюродная сестра. Она достаточно походила
на Шейна мужеством и силой воли, чтобы быть его сыном: беда в том, что она была
женщиной. И гордость подтолкнула ее к бегству.
- А что она думала о том, что последовало за этим бегством?
Я покачал головой:
- Этого никто не знает. Она вернулась к отцу через восемь лет, когда
носила ребенка Хэйла - Хэйл был мертв, и ей больше некуда было идти. Шейн
принял ее, потому что ему нужен был внук - наследник престола, когда родилась
девочка, он повелел отнести ее в лес на растерзание диким зверям. Но Аликс
выжила - потому что мастер меча при дворе Шейна и сама Королева Хомейны умолили
Мухаара отдать ее не зверям, а человеку, - я передернул плечами. - Линдир
умерла, подарив жизнь Аликс. Я не знаю, что она думала о ку-маалин - но
священное истребление отняло жизнь у ее мужа и едва не уничтожило его народ.
Лахлэн долго обдумывал сказанное. Потом поднял глаза на Финна:
- Как же случилось, что ты служить Кэриллону? Ведь Мухаар Шейн был его
дядей.
Финн поднял руку в знакомом жесте:
- Вот поэтому. Толмоора. У меня нет. выбора, - он еле заметно улыбнулся. -
Можешь называть это роком, судьбой... как там это звучит по-элласийски? Мы
верим, что каждый ребенок рождается с толмоорой, которой нельзя пренебречь,
когда боги дают о ней знать. Пророчество Перворожденного гласит, что придет
день, когда человек всех кровей объединит в мире четыре враждующих государства
и два народа магов. Кэриллон - часть этого Пророчества.
Финн покачал головой, его лицо в свете костра было серьезным, почти
суровым:
- Если бы у меня был выбор, я отказался бы от такой службы - она обязывает
слишком ко многому, но я Чэйсули, а Чэйсули не делают подобных вещей.
- Враги становятся друзьями, - медленно кивнул Лахлэн, глядя в огонь,
словно уже слышал мелодию новой песни. - Это будет прекрасная песня-сказание.
Этот рассказ будет ранить сердца и души, и покажет другим, что все их беды -
ничто в сравнении с тем, что претерпели Чэйсули. Если ты позволишь мне, Финн,
я...
- ...и что ты сделаешь? - резко спросил Финн. - Приукрасишь правду?
Изменишь рассказ ради ритма и рифмы? Нет. Я отказываю тебе в этом. То, что
пережил я-и мой клан - не для чужих ушей.
Я стиснул руки, впился ногтями .в кожу перчаток. Финн почти никогда не
говорил о своем прошлом или о своих чувствах - он предпочитал оставлять все это
при себе - но теперь, когда он заговорил, я услышал в его голосе живое чувство
и живую боль. Словно вновь открылась незажившая за годы рана.
Лахлэн встретился с ним глазами:
- Когда правда такова, нечего приукрашать, - тихо промолвил он. - Думаю, в
этом не будет нужды.
Финн сказал что-то на Древнем Языке - на языке Чэйсули. За прошедшие годы
я сумел выучить несколько слов и фраз, но когда Финн начинал говорить так - в
гневе, в отчаянье - я ничего не мог понять. Звуки и слова сливались в нечто
целое - впрочем, прекрасно передававшее чувства Финна. Я невольно поежился,
должно быть, Лахлэн сейчас чувствовал то же, что и я.