"Том Роббинс. Свирепые калеки" - читать интересную книгу автора

как надо могли лишь коренные жители Тихоокеанского Северо-Запада.[102] С
одной стороны - невесомо-легкий и безобидный, с другой - пропитанный влагой
и злокозненный, этот климат являлся своего рода метеорологическим
эквивалентом Пата Буна,[103] поющего тяжелый рок.
Вообще-то сиэтлская погода Свиттерсу пришлась куда как по душе, и не
только в силу ее двойственности. Ему нравилась ее приглушенная утонченность
и пейзаж, ею оттененный, если не порожденный: виды, словно набросанные
кистью сумиэ,[104] обмакнутой в ртуть и зеленый чай. Пейзаж был свеж и чист,
ощущалась в нем некая мягкая патриархальность и мистическая
недоговоренность, зато - ни тени прыткости.
Но неуемная, буйная прыткость, шокировавшая Свиттерса в природе, в
языке заключала для него неодолимое очарование. Едкое красноречие Бобби,
невзирая на банальность содержания (то, что девочки-подростки - существа
вполне себе сексуальные, а общество этого не одобряет, - отнюдь не новость),
Свиттерса слегка загипнотизировало. Развеял чары все тот же Бобби, спросив
напрямую:
- Ты небось беспокоишься, как отреагирует малышка Сюзи, обнаружив, что
твоя старая задница намертво втиснута в инвалидное кресло? Не самый
мужественный из образов, скажу тебе.
- Что? А. Нет. Нет. - Свиттерс самонадеянно улыбнулся. - Женщины
заботятся о свирепых калеках, возвратившихся из тропических стран.
- Хе! На каждом шагу это слышу. Звучит словно лозунг с вербовочного
плаката.
Этот голос принадлежал Маэстре - никак не Бобби. Она стояла на пороге,
каким-то образом умудрившись распахнуть створчатые двери совершенно
неслышно. Как долго она там пробыла, многое ли подслушала и каким образом
восьмидесятилетняя вдовица с тростью незамеченной подкралась к двум
головорезам из Центрального разведывательного управления - эти вопросы
вызывали живейшее беспокойство.
- Как, скажите на милость, бедная женщина может привлечь к себе
внимание под этим кровом?
- Тысяча извинений, мэм, - отозвался Бобби в самой своей куртуазной
манере. - Мы томились и чахли без вашего общества, однако полагали, что вы
наслаждаетесь желанной передышкой, отдыхая от двух скунсов вроде нас.
- Воистину так все и было, - подтвердила Маэстра, - пока мне вдруг не
померещилось, что двое скунсов меня игнорируют.
- Никоим образом, - заверил Бобби. - Исключается целиком и полностью. К
слову сказать, как насчет прокатиться с ветерком?
- С ветерком, говоришь? Это я-то? На твоем мотоцикле?
- Мысль не из лучших, - тут же встрял Свиттерс. - Вы и оглянуться не
успеете, как стемнеет. - И не солгал ни словом. Еще и пяти не было, но в
ноябрьском Сиэтле дневной оркестр играет лишь самые короткие импровизации.
- Вперед же! - возвестила Маэстра, размахивая левой рукою, пока
браслеты не забренчали, словно афрокубинская инструментальная группа над
останками потерпевшего крушение автобуса. - Если только герр Альцгеймер[105]
не сыграл со мной злую шутку, у меня в стенном шкафу завалялась где-то
старая кожанка.
Попробуй таких останови! Маэстра даже от шлема отказалась, не желая
выглядеть тряпкой рядом с Бобби, который систематически "забивал" на шлем на
основании того, что его голова - это его личное дело, вихор и все прочее.