"Ален Роб-Грийе. Проект революции в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора

менее, очевидно, что прямая линия, соединяющая нижнюю Часть окна с полями
фетровой шляпы, проходит над платформой и с еще большим основанием это можно
отнести к треснувшему стеклу.
Тогда молодой женщине вновь приходит в голову мысль, что брат, под
страхом сурового наказания, категорически запретил ей выглядывать в окно,
выходящее на улицу. Брат должен был выйти из дома как раз в момент появления
полицейских; она его не видела, но он, покидая дом, всегда держится
ближайшего тротуара, так что из окна невозможно его увидеть, даже если
уткнуться носом в стекло.
Не исключено также, что он еще не выходил, вовремя оказавшись в
вестибюле первого этажа и осознав опасность при взгляде на улицу через
забранное решеткой окошко в деревянной входной двери. И теперь он стоит на
посту в укрытии, спрашивая себя, почему полицейские так пристально смотрят
вверх, хотя мог бы и сам догадаться о причине, услышав снизу звон разбитого
стекла, привлекшего их внимание к третьему этажу.
Значит, сейчас он бесшумно поднимается по лестнице, чтобы убедиться в
преступном непослушании: ибо она подкрадывается втихомолку к окну, открытому
для всех взглядов, и, сверх того, в момент, когда обоснованность запрета
предстает совершенно очевидной.
Положив, как обычно, ключ на мраморный столик возле желтого медного
подсвечника, он медленно преодолевает ступеньку за ступенькой, держась за
деревянные перила, ибо при подъеме по этой чрезвычайно крутой лестнице вновь
дает о себе знать усталость, накопившаяся в течение нескольких дней, полных
непрерывного бдения, ожидания, долгих собраний, утомительных путешествий по
городу, на метро или пешком, с одного конца на другой, вплоть до самых
отдаленных кварталов, расположенных по ту сторону реки... В течение уже
скольких дней?
Достигнув площадки второго этажа, он останавливается, напряженно
прислушиваясь, чтобы уловить самые ничтожные шорохи дома. Но все беззвучно:
не слышно ничего - ни шелеста скомканной ткани, ни затаенного дыхания;
кругом тишина и запертые двери в пустом коридоре. Он продолжает подниматься
по лестнице. Лора, которая опустилась на колени на керамические плитки дола
и начала на четвереньках продвигаться к окну, дабы посмотреть, что
происходит на улице, внезапно пугается и, обернувшись, видит буквально в
метре от своего лица мужчину, наклонившегося к ней; она не слышала шагов и
вдруг оказалась во власти этого застывшего в угрожающей неподвижности
человека. Инстинктивным движением ребенка, которому грозит наказание, она
стремительно поднимает локоть, чтобы прикрыть лицо (хотя он ни единым жестом
не обнаружил намерения расправиться с ней) и, пытаясь уклониться от
неизбежной пощечины, делает неловкий шаг в сторону, теряет равновесие и
оказывается в полулежачем положении на полу: поджав одну ногу под себя и
вытянув другую, выгнув грудь и опираясь на локоть одной руки, тогда как
другая по-прежнему поднята в традиционном жесте боязливой защиты.
Она выглядит необыкновенно юной: шестнадцать, может быть, семнадцать
лет. У нее ослепительно белокурые волосы; на шелковистые кудри, в живописном
беспорядке обрамляющие красивое, испуганное лицо, падает яркий свет, идущий
из окна, расположенного за спиной, отбрасывая блики в расширенные от ужаса
глаза. Длинные ноги обнажены вплоть до верхней части бедер, поскольку юбка,
и без того короткая, задралась во время падения, отчего открывается взору их
красивый изгиб, за которым можно следить почти до конца, до промежности,