"Ален Роб-Грийе. Проект революции в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора

его прихода; благодаря отверстию, оставшемуся после выпавшего маленького
треугольника, можно легко вынуть двумя пальцами острые концы звезды,
расползшейся по стеклу, потихоньку расшатывая их и освобождая из желобка
между деревянной рамой и сухой замазкой. Когда мужчина, не торопясь,
завершает эту работу, ему остается лишь просунуть руку в зияющую дыру, не
опасаясь взрезать вены на запястье, и бесшумно отодвинуть шпингалет, только
что смазанный маслом. Затем створка безмолвно поворачивается на петлях.
Оставив ее полуоткрытой, дабы свободно ускользнуть после свершения тройного
преступления, человек в черных перчатках неслышными шагами ступает по
плиточному полу.
Вот уже ручка двери еле заметно поворачивается. Девушка, наполовину
приподнявшись на кровати, не сводит широко раскрытых глаз с медной рукоятки
прямо перед собой. Она видит блестящую точку: это отражение маленького
ночника у изголовья на полированной кругляшке, которая движется с
невыносимой медлительностью. И, словно уже почувствовав под собой скомканные
простыни, пропитанные кровью, Лора испускает вопль ужаса.
Из-под двери пробивается свет, поскольку я, поднимаясь, включил реле. Я
говорю себе, что крики Лоры в конечном счете переполошат всех соседей на
улице. Днем их, конечно, слышат дети, когда выходят во двор на время
перемены. Я устало преодолеваю этаж за этажом, едва волоча ноги, измученный
беготней, которой сегодня было еще больше, чем всегда. Мне даже приходится
опираться на перила. Дойдя до площадки второго этажа, я нечаянно роняю
связку ключей, которые, прежде чем оказаться на полу, звякают о железные
прутья. Только тут я замечаю, что забыл положить ключи на мраморный столик в
коридоре первого этажа, как обычно делаю, возвращаясь домой. Я приписываю
свою оплошность усталости и тому факту, что думал о другом, когда закрывал
дверь: а именно, о словах Фрэнка, только что сказанных по поводу Лоры,
которые я, вероятно, должен рассматривать, как приказ.
Это было в "Старом Джо". Оркестр здесь такой оглушительный, что можно
говорить о делах, не рискуя привлечь внимание любопытных ушей. Скорее
возникает другая проблема: чтобы тебя самого расслышал собеседник, к
которому приходится склоняться очень близко. Поначалу за нашим столиком
сидел еще и связной, называющий себя Бен Саидом: он, как всегда, молчал в
присутствии того, кого все мы более или менее признаем своим вождем. Однако,
когда Фрэнк встал, чтобы выйти в туалет (в действительности, конечно, чтобы
позвонить), Бен Саид поспешно сказал мне, что за мной следят и что он
предпочитает предупредить меня об этом. Я притворился удивленным и спросил,
знает ли он причину.
- Сейчас столько шпиков, - ответил он, - вполне естественно, что никто
не вызывает доверия.
Он добавил, однако, что, по его мнению, слежка установлена почти за
всеми агентами-ликвидаторами.
- Тогда почему ты говоришь об этом именно мне?
- Ну, просто, чтобы ты знал.
Я посмотрел на посетителей за столиками вокруг нас и сказал:
- В таком случае, моя тень сидит здесь сегодня вечером? Ты должен мне
ее показать!
- Нет, - ответил он, даже не поворачивая головы, чтобы удостовериться в
присутствии соглядатая, - здесь это бесполезно, тут практически только наши
люди. Впрочем, я думаю, что следят скорее за твоим домом.